чему! Что за блажь? — Хавьер ждал удобного случая, чтобы поговорить с другом без свидетелей, и, наконец, дождался. Пока илионийцы беседовали с Катериной Орелли и знакомились с её мужем, Хавс и Алекс решили немного размять ноги и побродить по уровням жилой башни.
— Тсс, не вопи!
— Мы на техническом этаже! Здесь даже дроидов нет. Могу вопить и топать ногами, сколько влезет. Ты вообразил себя благородным джентльменом, спасителем рабов, как твой любимый персонаж — капитан Блад. Или на кого ты похож, на испанского рыцаря, который боролся с ветреными мельницами? [20] Ты не сможешь их спасти! Не сумеешь их вытащить! Ты не готов, а до стыковки со станцией осталось десять дней! И если попадёшь туда, то уже не выберешься!
— А что ты предлагаешь? — рассердился Алекс. — Оставить их там? Нет? А как, в таком случае, доказать, что на станции было совершено преступление? У нас нет письменных доказательств, только показания Евы Шервуд. Кто станет её слушать? Остальные свидетели — мертвы или заперты на станции. Дело непременно закроют, технократы откупятся, и всё начнётся сызнова! Нет, мы должны найти документальные подтверждения, фото и видео файлы… И как можно скорее вернуть людей на Землю.
Хавьер забрался на широкий подоконник и щекой прижался к нагретому солнцем стеклу. Он молча глядел на ряды жилых башен, на мчавшиеся в Центр электрокары, на стайки пешеходов, перебиравшихся с одной платформы на другую, и чувствовал себя до невозможности беспомощным, уставшим, разбитым. Алекс был прав, но разве это гарантировало ему победу над врагом? Подумать только! ЕАК — государство благополучия, в котором людей, гражданских, мирных жителей намереваются использовать в качестве оружия. А если Лу’Каас прав? Если человека нельзя научить искусству илионийцев? Если всё было напрасным: исследования, проекты, убийства, жертвы?
— Ты прав, конечно же, ты прав. Но я не могу отделаться от мысли, что план Бофорта окажется провальным. В нём же столько дыр, Ал! А вдруг Уорбек передаст им сведения о тебе? Вдруг они поймут, что ты шпион? Вдруг они вживят тебе чип? Нет, они обязательно вживят чип и будут отслеживать передвижения! И как ты вывезешь этих горемык со станции?
Алек тоже взобрался на подоконник и придвинулся к другу.
— Слушай, мне тоже страшно. Очень страшно, хоть и стыдно признаваться. И всё равно я надеюсь… Слушай, у командора на станции имеются свои люди. Контакты с ними успел наладить Севр, а теперь на них вышел Бофорт. Это сотрудники технической службы, у них нет доступа в лаборатории, поэтому они не могут выслать данные об исследованиях, но помогут мне продержаться на станции до прихода Бофорта и его людей. Они установят глушители, уничтожат данные, которые запишутся на чип, и прочее. Я не буду там один, Хавс!
Хавьера эти доводы не убедили.
— А можно ли доверять твоим так называемым союзникам, Ал? Что если они подставили Севра? Кто-то же его разоблачил! Они припёрли к стенке специального агента, раскусить тебя им не составит труда! Нет, нужен другой план. Нужно дождаться итогов выборов. Если Холинвуд станет канцлером, он закроет программу. И всё. Никому не будет нужна твоя дурацкая жертва.
— Даже если Холинвуд станет канцлером, то не сможет свернуть программу без веских причин. Её же спонсируют магнаты. Мы должны доказать, что работники станции нарушают закон. Иначе программу никогда не закроют. И как, по-твоему, поступят илионийцы?
— Тьфу ты! — вскричал Хавс. — Не верю я в безвыходные ситуации!
— Детектив Леон не зря сомневается, — над головами юношей раздался холодный голос Гектора Бофорта. Они вздрогнули и одновременно подняли глаза. Командор, неизменно облачённый в зелёную форму, глядел куда-то в даль. — План действительно рискованный.
Невозмутимость Бофорта ещё сильнее разозлила Хавьера.
— Значит, если пожертвуем Алексом, всё наладится?
— Хавьер! Никто не собирается приносить меня в жертву! Что за глупость? Я буду работать под прикрытием, и всё. Если и дальше продолжим спорить, ничего не изменится. Проблема никуда не денется!
— Леон, твои слова напоминают доводы Антония Севра, — заявил командор и, к удивлению молодых людей, пристроился рядом с ними. — Он ведь тоже участвовал в операции по спасению учёных с «Новой Земли». Он был против плана командира…
— Сэр, — ахнул Хавс. — Неужели он предложил бросить их? Оставить умирать?
Командор кивнул, сверкнув ярко-синими глазами.
— Но я же не…
— Нет, ты бы оставил их, Леон. Они тебе чужие, а Алекс Орелли — твой друг. Как думаешь, почему Севр был против? Он знал: большинство его друзей погибнут. Друзей, которые служили с ним в Африке, которые плечом к плечу шли с ним в огненное пекло, которые защищали и поддерживали его, не давали сломаться. Друзья, которых он любил. И они уходили на бойню, а он оставался. Антоний, знаете ли, был одним из лучших пилотов, он должен был подвести корабль на нужное расстояние, но только тогда, когда мы отключим силовое поле. Он видел, как умирали его товарищи, видел, как они тонули, как они горели… И это куда страшнее, чем наблюдения за страданиями чужих людей. Гораздо страшнее, парни. Я думал: у Севра поехала крыша, винил его в трусости, в малодушии, подозревал его. Но может, он был прав? Кто был прав, Леон? Антоний, который хотел уберечь друзей? Или его командир, который пытался вывезти с тонущего острова группу безумных учёных? Молчишь, малец? Кто был прав, детектив? — оскалился командор.
— Они оба, сэр… — побледнев, как полотно, прошептал Хавьер. — Нельзя считать чью-то жизнь менее ценной, чем другие.
— Верно, парень. Они оба были правы. По-своему. И каждый остался при своём мнении. Хотя, сдаётся мне, потом Антоний изменил мнение, ведь неспроста он начал копать под технократов. Он не мог не знать, что ему грозит смертельная опасность.
— Вы думаете, что агент Севр испытывал чувство вины и поэтому рискнул жизнью? — прошептал Алекс, явно, впечатлённый словами командора.
— Да, я так считаю. По-моему, и Питер Никифоров, и Акира Иширу испытывали чувство вины и пожертвовали собой ради горстки несчастных, которых они вывезли со станции и, очевидно, хотели спрятать.
— Стиг, Лисянский, Чан Фиа, Стасюк и другие? —
