– Я скучал по тебе…
Ингрид осторожно коснулась его лица, заглянув в душу глазищами-изумрудами. Он улыбнулся, обнял ее сильнее, притянул к себе.
– Ия скучала… – проклокотал чужой голос. Ее вмиг почерневший рот растянулся в безгубый оскал, глаза превратились в зияющие впадины.
– Я иду… – прошипела тварь, обнажая желтые клыки. Ратияр вздрогнул, пытаясь оттолкнуть от себя покрытое шерстью чудовище, – и вывалился из сна, щурясь от яркого солнца, густо заливавшего клеть.
Хлопнула дверь, по полу зашлепали босые ноги.
– Ингрид… – Почуяв холодные мурашки на спине, Ратияр зашарил руками под шкурами в поисках оружия.
– Ратияр!
Он поднял голову на стоявшую перед ним девушку, худенькую, с длинными каштановыми волосами, схваченными сплетенным из кожи ободком, и с бледным лицом с синими глазами. Дочка нелюдимой знахарки, с другого конца села.
– Ратияр! – завопила она, подпрыгнув на месте и захлопав в ладоши. – Миленький! Очнулся!
Она осторожно заставила его лечь на спину, сменила влажную повязку на лбу:
– Лежи! Я дядю сейчас позову!
– Кто ты? Где Ингрид?
Девушка резко умолкла, задумалась, потом тряхнула каштановыми кудрями:
– Сейчас дядя придет, все расскажет, – она снова заулыбалась, – а меня Велеславой звать!
Она легко бросилась к выходу, сверкнув кольцами на ободке. Ратияр приподнялся на локте, разглядывая разложенные на лавке снадобья.
– Вернулся! – прогудел Упырь Лихой, крепко хлопнув Ратияра по плечу, от чего тот, охнув, опрокинулся на спину.
– Живой! Живой! Вернулся! – тряс его за плечи Упырь, улыбаясь до ушей. Сзади кашлянула Велеслава.
– Твоя радость может отправить его обратно…
– Да… – Лихой смутился и встал, оправляя богатый, убранный золотыми бляхами пояс.
– Хравн… Где он? – Ратияр оперся спиной о стену, не спуская глаз с понурившегося старшего дружинника. Велеслава на цыпочках попятилась и тихонько прикрыла за собой дверь. Лихой вздохнул, почесал затылок, вздохнув снова:
– После того как… ну… после вот этого всего… он не поверил, что… я не буду его искать… как требует закон о поединках… Хравн поехал домой, в дорогу собираться…
– А ты? – прищурился Ратияр, догадываясь.
– А я… ну я…
– Ты что потом делал?
– А я… ну следом пошел… Я-то знал, что он давно в Ладогу собирался. А теперь подумал, точно, медлить не будет…
– Зачем за ним пошел?
Упырь Лихой выдавил усмешку, больше похожую на оскал жесткого, морщинистого лица.
– Затем, что не ошибался он, что не будут его искать…
– Что дальше было?
– Я его у лесной развилки догнал. Конь его шустрым оказался. Я стрелу Хравну прямо в глаз загнал, он на стременах обвис, тут коняга припустил. А кобыла моя, наоборот, оступилась, зараза… Если волки по дороге труп не раздербанят, до Ладоги так со стрелой в глазу и доедет мертвяк.
Ратияр поморщился, шевельнул плечом. Помолчал. Вздохнул, поднял глаза на дядьку, выдохнул тихо:
– Ингрид?..
Лихой ответил не сразу:
– Пойдем. Увидишься с ней сам.
– Жива, значит… – Ратияр улыбнулся запекшимися губами. – Помоги встать!
– Жива, – пробормотал дядя, старательно пряча глаза.
* * *
Полумрак, пахнущий травами. Белое лицо худенькой девушки, накрытой медвежьей шкурой до подбородка. Глаза широко раскрыты, губы беззвучно шевелятся.
– Ингрид… – Ратияр коснулся ее щеки.
Лед Ладоней не шелохнулась, продолжая смотреть вверх, сквозь закопченный потолок и белесую пелену зимнего неба.
– Она не слышит, – шепнула неслышно возникшая рядом Велеслава, – ее душа далеко летает… редко возвращается…
Ратияр опустился рядом с женой, взял в руку хрупкое запястье с выступающими жилками под туго натянутой кожей.
– Ты вернулся, и она вернется, – прошептала Велеслава, – быстро лишь кошки родятся… Будь с ней, говори с ней… Вернется…
Когда стемнело, Ратияр лег рядом с Ингрид, обнял, осторожно привлек к себе. Она казалась слепленной из воска, мягкого, теплого, но неживого. Он попытался заглянуть в странные, ничего не выражавшие глаза, но взгляд ее блуждал где-то далеко в других мирах. Когда он осторожно вошел в нее, лицо Ингрид не изменилось, словно она ничего не почувствовала.
– Дыши со мной, дыши со мной, – повторял Ратияр.
Она сотрясалась от его частых ударов, смотря куда-то сквозь. Он кусал ее губы, мял грудь, шептал имя, но Ингрид была далеко.
Ратияр со стоном вздрогнул, посмотрел в стеклянные глаза и оставил ее. Отвернулся, закрыл слипавшиеся веки.
Снилось, что похоронили его в постели собственного дома, насыпав могильный курган прямо на крышу и стены, земля сыпется с потолка, а где-то далеко, за толщей песка и глины, отчаянно кричит женщина, ее крик все громче и громче, и вот он уже совсем близко, протыкает уши, будто раскаленная игла…
Он вздрогнул, открыл глаза, сжимая припрятанный заранее скрамасакс, и похолодел.
Кричала лежавшая рядом Ингрид, бледная, словно призрак, с огромными от ужаса глазами, указывая дрожащим пальцем на него, Ратияра. Заходилась криком, не давая к себе прикоснуться.
Кричала, пока он не выполз из шкур и не вышел в зимнюю ночь, закрыв за собой дверь собственного дома. Ингрид успокоилась, за порогом стало тихо. Ратияр посмотрел на мерцавшие на ясном от мороза небе звезды, завернулся в плащ и поскрипел по снегу на другой конец села.
– Это я, – негромко сказал он, остановившись у порога.
Она не спала. Молча открыла дверь, пропуская его внутрь. Он увидел свою несобранную постель в углу под полками с рядами причудливых кувшинов.
– Мне нужно… – начал он, но Велеслава приложила горячий палец к его губам:
– Я знаю.
Ее тело оказалось жарким и жадным, как огонь. Когда в темноте погас последний стон и Велеслава уснула, крепко обвив его неожиданно сильными руками, он провалился в сон, уютный и теплый, как объятия влюбленной женщины.
Следующий день он провел у изголовья так и не узнавшей его Ингрид. Говорил с ней, брал за руку, кормил с ложки похлебкой из мяса с травами, что варила Велеслава для укрепления мышц и костей. Молчаливая по-прежнему смотрела на своего мужа рассеянным взглядом, не понимала вопросов. Лишь тупо подчинялась, когда ее сажали за стол, кормили и выводили справлять нужду. Ночью она вновь кричала, увидев Ратияра рядом, и снова он, озираясь в темноте, шел к дому Велеславы.
На этот раз дверь в нем оказалась открыта.
* * *
Когда потеплело, дочь совсем занемогшей от старости знахарки заставляла его ходить с собой в лес за травами. «Пряди земли силу набирают, и ты набирайся с ними». Ратияр понимал, что она права, послушно шел следом, усердно дыша целебными ветрами на тайных Велеславиных полянках вдалеке от обжитых мест: «Надо собирать там, где петуха не слышно».
К травам приходила рано, пока роса не упадет, обязательно одевшись в чистую рубаху. Перед тем как сорвать, приговаривала: «Отец-Небо, Земля-Мать, разрешите зелье брать».
В заплечном льняном мешочке Велеславы всегда лежала фляжка с медовухой – на случай, если попадется вилино[33] дерево… – боярышник. Златокосых вил, рождавшихся от солнечных искр на росе травы, она считала своими покровительницами. Ворожея плескала медовуху на листья боярышника и никогда не собирала вилину траву – ковыль.
«Вилы говорят со мной, когда добренькие. О том, что будет, рассказывают, болезни показывают», – болтала она на ходу. «Как же ты их видишь, побрякушка?»– посмеивался Ратияр. «Ты воюешь, а я лечу. Каждому из нас свое видеть дано, – надувалась зелейщица[34] – и знай теперь, что болезни живут на краю света, где земля с небом сходятся, а в ненастье по белу свету шатаются. Сами они в села заходить не могут, поджидают людей, по именам окликают. Кто откликнулся, того и седлают, в дома других на них въезжают. Но мы их тоже по именам знаем. Трясовица – она старухой с длиннющими лапами и огненными глазами по земле ходит. Проказа – девка с ядовитым языком и пузырями вместо глаз, а еще, – Велеслава загибала пальцы: – Ушибиха, златяница, почечуй, вдуша, свербеж[35]…»
«Верю, верю, сдаюсь!» – шутливо поднимал руки Ратияр. Ученица вил звонко целовала его в заросшую щеку и снова легко шла вперед одними только ей известными тропами.
Однажды, шепча над своим боярышником, вдруг залилась слезами.
«Что такое?» – прошептал Ратияр, обняв сзади худенькие плечи.
«Скоро лихо придет… Большое… Всех коснется…»
«Я убью его».
Не ответила. Только прижалась сильнее.
* * *
Чем ярче расцветало на земле лето, чем пьянее пахли луговые травы, тем больше мрачнела Велеслава, чаще в лесах и полях пропадать стала. Однажды утром прокралась к нему, ткнулась холодным носом в щеку, заглянула в сердце серьезными синими глазищами:
– Завтра день тревожный будет, час змеиных свадеб. В начале времен Скипер-Змей с воинством в этот день на землю напал.
Ратияр улыбнулся, провел рукой по каштановым волосам:
