Скромность была вполне к лицу Войномиру, тем не менее, говорил он вполне грамотно и складно, как и полагалось говорить человеку его звания. Впрочем, Годослава это не удивило, поскольку славянские князья, в соответствии со славянской традицией, хотя бы начальным образованием и отличались от европейской знати, среди которой не каждый король умел читать и писать, не говоря уже про баронов, герцогов и графов.
– Ты, дорогой мой, рано остался сиротой, и с тех пор к нам доходили о тебе только короткие весточки. Как жил ты эти годы, чем занимался, кто тебя наставлял в жизни? Я сразу предупреждаю, что вопросы мои совсем не праздные, но цель их я выскажу тебе чуть позже…
Войномир коротко улыбнулся, должно быть, вспомнив кого-то с тёплым чувством.
– Я с пяти лет сижу в седле, княже, и с одиннадцати лет сплю, положив голову на седло. И все эти годы рядом со мной был мой наставник воевода отца и добрый вой Славер. Он был несколько суров, и не баловал меня, хотя наказывал охотно, но всегда справедливо. И как только Славер посчитал, что я обрёл достаточные душевные и физические силы, чтобы стать самостоятельным, он переселился из княжеского терема в свой небольшой дом, то есть, отступил на второй план, предоставив мне заниматься тем, чем я хочу заниматься.
– А других наставников у тебя, княже, не было? – поинтересовался волхв Ставр. – Меня, княже, интересует твоя грамотность. Неграмотность тоже не является пороком, и все мы знаем множество неграмотных герцогов, принцев и королей, но грамотность всё же относится к числу значимых человеческих добродетелей…
– Да, волхв, Славер, сам человек в грамоте не сильный, считал, что он себе может такое позволить, поскольку княжеского звания не носит и на него не претендует, а мне это от рождения непозволительно. И Славер приставил ко мне двух волхвов, преподававших мне языки и науки счёта, чтения и писания. Признаюсь, что здесь я не был самым прилежным учеником, хотя с трудом и осилил уроки. Но я разговариваю по-гречески, по-франкски и по-свейски и по-хозарски так, что понимают меня, и сам понимаю, когда греки, франки, хозары или свеи обращаются ко мне. Писать я не любитель, хотя умею, а читаю без труда и руны, и азбучное письмо[135].
– Это очень хорошо. Чем же потом ты занялся? – спросил Годослав.
– Отец мой, князь Вильчан, с тех пор, как вече в Русе выбрало князем города не его, а Здравеня-старшего, если ты помнишь, княже, держал сильную и многочисленную дружину, которую по частям сдавал внаём купцам из разных земель для охраны обозов[136]. Мне дело перешло после смерти отца по наследству, но это занятие показалось хотя и выгодным, но скучным, потому что самому в нём участвовать не приходится, а в мои годы и при моём характере хочется всё попробовать самому. Я собрал всех людей отца, и сколотил самую сильную дружину в Русе, с которой сумел быстро вернуть варягам отвоёванные у них словенами земли в Бьярмии. Правда, справедливости ради, следует сказать, что вместе с моей дружиной в сражениях принимали участие и дружинники князя Астараты, но сам Астарата, в соответствии со своим возрастом, предпочитал в ратные дела не вмешиваться, и наблюдал за сечей издалека. Чем дальше, он считал, тем лучше. Кроме того, во всех походах рядом со мной неизменно был воевода Славер, и я благодарен ему за то множество ценных советов, что он мне дал.
– Князь Буривой – сильный противник для любого полководца. Как ты, такой малоопытный, сумел победить его? Меня, признаюсь, это сильно удивляет, – сказал Дражко, передёрнув усами так, что Войномир просто не мог не залюбоваться этим движением.
Он и залюбовался. Даже глаза загорелись, а взгляд от усов долго оторваться не мог. И это всем стало заметно. Собственные юношеские усы Войномира, кажется, только печалили.
– Я по-новому смотрел на сражения, только и всего. Не так, как все привыкли, не по старинке. Словене тяжело вооружены, сильны, опытны, и в сече с ними только случай может решить исход боя. Русы и словене всегда были равны по силе, как два народа-брата. Буривой к силе своей рати добавлял собственную отвагу и отчаянную ярость, чем смущал многих противников. И ещё непредсказуемость действий. То есть, действия его были предсказуемы для того, кто Буривоя понимал. А для остальных – нет. Я постарался его понять… Это во-первых… А, во-вторых… Я случаю предпочитал не доверять, и до общей сечи старался по-возможности ослабить дружину Буривоя.
– Похвальное желание, свойственное всякому полководцу. Только не всякий умеет это сделать. Каким же, хотелось бы знать, образом, тебе это удавалось? – у князя-воеводы от ожидания ответа, который он прочувствовал заранее, даже брови на лоб поднялись.
– Я не распылял стрельцов по всему фронту, как это делал Буривой, как это делают все остальные, про кого я слышал, а собирал их в одном месте, обычно в центре или там, где место создавало лучшие условия. И мои стрельцы, прежде, чем дружины сойдутся, своими тучами прокладывали коридор в стане словен, разделяя дружину на две части. А потом наносил в это место удар конницей, и окончательно разрезал всё войско, и оно теряло управляемость. Тогда оставалось только добивать… Опять же с помощью конных стрельцов, которых я быстро перебрасывал в другое место, потом в третье и в четвёртое. Согласно моей манере ратания, стрельцы не должны обнажать меч, чтобы сберечь себя, но обязаны иметь возможность стремительно передвигаться по всему ратному полю, и издали наносить противнику урон.
Дражко расхохотался в голос.
– Что? – не понял Войномир, и покраснел, готовый возмутиться недоверием, отчего его голос сразу стал ниже. – Я что-то не так сказал?
– Ты всё, племянник, сказал так, – улыбнулся и Годослав. – Но подобную манеру боя ты, наверное, считаешь своим изобретением?
– Конечно. Я сам это придумал и опробовал, – твёрдо сказал молодой князь. – И это дало мне результат. Сейчас княжич Гостомысл, мне показалось, оценил это, и тоже стал собирать стрельцов в сотни для одновременного удара. Правда, он не всегда на это решается, не привык еще. Но в бою, где Годослав был ранен, мы именно благодаря этой тактике сумели почти без потерь разбить ляхов и пруссов. А что, мои слова зародили сомнение в правильности ведения боя?
– Дело в том, что наш князь-воевода уже давно воюет тем же манером. Он тоже собирает стрельцов в один кулак, и использует мощный обстрел, чтобы не допустить сильного врага до сечи. Именно так, имея в своём распоряжении четыре с половиной тысячи воев, сам серьёзно раненый кинжалом наёмного убийцы, князь-воевода Дражко три с половиной года назад в течение двух дней уничтожил две десятитысячные армии данов, начавших к нам вторжение, – пояснил волхв. – Значит, вы с ним мыслите в одном направлении, и вам легче понять друг друга.
Войномир ничего не сказал, но посмотрел на Дражко с восхищением.
– Это хорошо, – добавил Годослав. – Два таких похожих человека должны друг друга уважать, хотя другие полководцы не желают всерьёз принимать их тактику. Только сегодня шел об этом разговор с опытным воеводой Веславом, но Веслав категорично желает воевать так, как воевали его предки. Но придёт время, и все поймут это… Что ещё ты нам расскажешь, племянник?
– Больше мне, княже, и рассказывать-то нечего, кроме того, что меня толкнула так далеко от Бьярмии, видимо, судьба, которой противиться у меня возможности не было.
– Как так, поведай? – переспросил Годослав, не перестав улыбаться. – Значит, нынешнее пленение ты считаешь замыслом судьбы?
– Нет… – Войномир отрицательно закачал головой. – Я говорю вовсе не о пленении. Я говорю о том дальнем пути, что здесь закончился. Неподалёку от Ладожского моря живёт в лесу Видящий старец-волхв по имени Вандал…
– Я слышал про него, – сказал Ставр. – Встречаться не приводилось, но слышал много и от людей разных, знающих и не знающих, но слышал неизменно одно и то же. Вандал не старец по возрасту, но старец по духу, знаниям и разуму…
– Говорят, что так… – согласился Войномир. – К Вандалу решил заехать со своими вопросами княжич Гостомысл с молодой женой, и я с ними вместе, испросив, как пленник, разрешения, поднялся в капище. Так вот, этот старец предсказал, что я осяду там, где правит Свентовит, и там добуду воинскую славу… Это при том, что ни он, ни я не знали, куда везёт меня Гостомысл и зачем. Судьба это или что, скажи, волхв? – обратился Войномир к Ставру, внимательно его слушающему. Волхвы всегда с почтением относятся к лучшим из своей среды.
– Наверное… Вандал, я думаю, не зря слывёт Видящим, если к нему люди ходят издалека. Если он так сказал, я думаю, тебе следует обратиться к своему дяде, чтобы он помог тебе здесь устроиться, поскольку именно мы, бодричи, живем под покровительством Свентовита. Мы, волхвы, как ты знаешь, умеем иногда читать волю богов, хотя тоже порой читаем её не совсем правильно, поскольку воля никогда не высказывается прямыми словами. Я не отношу себя к Видящим, однако, порой, и у меня бывают прозрения, богами посланные, и действительность говорит, что прозрения меня не обманывают… Если ты пойдёшь против воли Свентовита, это не принесёт, думаю, тебе добра… И твоему народу тоже…
