— А как узнать?
— Никак, — Альмод помолчал. — Держать это куда проще, чем огонь. Знать бы раньше…
Он дернул щекой, словно вспомнив что-то неприятное. Эрик любопытствовать не стал, так и молчали, пока что-то неуловимое в мироздании снова не изменилось и поток не иссяк.
Альмод удовлетворенно кивнул.
— Ингрид, давай к старосте. Кроме платы пусть выделит избу и пришлет кого-нибудь с носилками.
Эрик огляделся: черные поля, лес примерно в полулиге. Дома у горизонта. Надо же… Впрочем, он слышал, что прорывы всегда бывают недалеко от жилых мест. Словно тварям мало было силы самого мира, подавай силу разумных.
Девушка помедлила…
— Нас не должны были звать, пока не привели четвертого.
— Да. — в голосе Альмода прозвучало раздражение, словно она говорила о чем-то очевидном. — Узнаю, кто пророчил — голову откручу.
— Если не случайная ошибка.
— Это я тоже узнаю. Иди, сейчас все равно ничего не исправить.
Девушка, кивнув, направилась к деревне.
— А ты давай сюда, кое-что покажу.
Альмод снова опустился рядом с Фроди, Эрик присел рядом. Оказывается, тот был не только жив, но и в сознании. Процедил сквозь стиснутые зубы:
— Подопытную крыску нашел?
— А как же.
На то, что осталось от спины, смотреть было жутко — алое, сочащееся сукровицей, месиво, темно-багровые струпья, кость… край лопатки, определил Эрик прежде, чем успел ужаснуться. Нельзя же смотреть на живого человека. как на экспонат анатомического театра?
Или можно? Лицо и голос Альмода были абсолютно спокойными.
— Вот здесь, здесь и здесь, — показал Альмод. — Не успел сжечь, твари ушли в ткани.
Эрик кивнул. Узкие глубокие раны, словно оставленные стилетом. «Нет, — поправил он себя, — от стилета рана походит на щель, а здесь словно проткнули металлическим прутом, смазанным чем-то едким, вроде крепкого купоросного масла». Струп вокруг раны был заметен даже несмотря на ожоги и алую сукровицу.
Творец милосердный, о чем он вообще?
— Попадая в живое, тварь начинает делиться. Примерно раз в полминуты…
Через минуту — четыре, прикинул Эрик. Через пять — больше тысячи.
— …естественно, выжирая все, чего касается. — Альмод помолчал, явно подбирая слова. — На самом деле не столько выжирая, сколько высасывая, тварям нужна не плоть, а жизнь. Но, по большому счету, разница интересна только ученым ордена, там, в столице.
— А если ограничить, как… — Эрик мотнул головой в сторону груды безжизненных тварей. — И вытащить?
И тут же подумал: «Неминуемо прихватив окружающие тварь ткани и оставив рваные раны. Но если альтернатива — дать сожрать человека заживо… Кстати, почему тогда Фроди до сих пор жив? Прошло явно больше пяти минут. Сколько, кстати? Четверть часа?» Ответа не было, казалось, минула вечность.
— Да, обычно так и делают, если успевают.
…Полминуты — это много. Обычно. А когда твари сыплются с неба? Или — Эрик слыхал и о таком — вырываются из земли чудовищным ключом? Он поежился: одно дело слышать от чистильщика «могу отправиться к Творцу в любой момент», другое — осознать, как именно это произойдет, и не с почти незнакомым человеком, а, когда-нибудь с ними самим.
А сколько вообще живут чистильщики? И почему Фроди не сожрали? Что делал Альмод, пока они с Ингрид удерживали тварей? При чем тут его дипломное плетение?
— Но просто извлечь почти всегда недостаточно, — продолжал командир. — Потому что омертвение, которое вызывают твари, от этого замедляется, но не останавливается. Оно вообще не останавливается, никаким плетением — или никто пока просто не знал, как это остановить.
Эрик перевел взгляд с искаженного болью лица Фроди на спокойное — Альмода. Что надо иметь — или чего не иметь — в душе, чтобы при еще живом человеке подробно и хладнокровно рассказывать, как тот будет умирать?
— Иссечь в пределах здоровых тканей тоже не помогает? — спросил он.
Это урок. Просто урок. Как в университете. И если уж Фроди не кричит от страха, то ему и подавно нельзя. А что внутренности смерзлись в ледяной ком и не хватает дыхания — так это пройдет.
— Да, иссечь помогает, когда есть возможность. Но она не всегда есть.
И в самом деле, грудную клетку не вскрыть, в мозг не залезть, и это только то, что приходит на ум в первую очередь.
— Уна продержалась неделю, — сказал Фроди. — Пока омертвение не дошло до сердца.
Альмод словно не услышал.
— … как вот здесь, смотри.
Эрик мысленно присвистнул. Отверстие уходило между двух ребер прямиком в печень. Конечно, любой целитель остановит кровотечение, не дав умереть на месте — как это, похоже, сделал Альмод. Но… Как ни старался, он не мог увидеть ничего необратимого. Да, небольшая зона омертвения вдоль раневого канала, но если не допустить заражения заживет даже без помощи целителя, а если помочь — дня через три на ноги встанет.
Иссечь в пределах здоровых тканей. А если, выжечь… высушить? Эрик пока сам не мог подобрать точного слова. Словом, уничтожить окончательно, чтобы омертвение перестало распространяться. А до того — не остановить тварь грубой силой, а просто лишить жизни, или того подобия его, что в ней было, и извлечь спокойно и не торопясь, как любое инородное тело. Что, похоже, и проделал командир. Вот почему дипломное плетение. Но…
— Невозможно плести с такой точностью!
— Возможно, как видишь. — Альмод ухмыльнулся. — Очень удачно я попал на твою защиту.
Эрик выпрямился. Где-то внутри черным клубком свернулась зависть: это была его идея, его шедевр, а какой-то чистильщик просто взял, и… И довел его до ума, действуя с такой легкостью, словно работал с этим плетением не первый год.
И, похоже, спас жизнь Фроди. Те раны, что остались, были серьезными, но не смертельными. Вот так, совершенно буднично. Удачно попал на защиту…
Альмод поднял с травы бусину твари, превратившуюся из серой в дымчато-алую, вложил в руку Фроди.
— Держи на память. Оправишь в золото — красивая штука выйдет.
— Дороговата безделушка получилась, — хмыкнул тот. Сжал кулак. — Если бы ты знал это плетение десять дней назад, Уна была бы жива.
— Да. Но я его не знал.
— Ты собирался стать целителем, — догадался Эрик. — Но ведь профессор Лейв…
— Я очень удивился, обнаружив, что он начал готовить практиков. С другой стороны — ученику так проще пристроиться. Живешь в доме какого-нибудь благородного, лечишь его матушке мигрени, а батюшке — подагру, самому варишь самогон, от которого не бывает похмелья, попутно наставляешь рога, и в ус не дуешь. Не забывай только десятину университету платить.
Эрик невольно усмехнулся. Да, для кого-то идеальная жизнь.
— Но в мое время он натаскивал целителей, — сказал Альмод.
Снова нагнулся, подхватил еще одну бусину дохлой твари — теперь серую. Сунул в кошель. Фроди усмехнулся и прикрыл глаза.
— Не бери в голову, — сказал Альмод. — Это не для нового четвертого. Просто я обещал Лейву образчик.
Фроди долго смотрел на него снизу вверх. Медленно произнес.
— До сих пор ты мне не врал.
— И сейчас не вру.
— Дурная примета подбирать тварь для образца раньше времени.
— Для образца. Но не для подарка старому знакомому. Одному Творцу ведомо, когда нас занесет в Солнечнй в следующий раз, вот и все.
Он достал нож, начал срезать с Фроди остатки рубахи. Глянул на Эрика.
— Чего стоишь столбом? Если силы есть — займись, только не увлекайся, за раз мы это и вдвоем не затянем.
Сил после всего происшедшего оставалось не так уж много, но Эрик опустился на колени рядом. И замер, заметив грубый шрам кольцом вокруг шеи Фроди. Перевел взгляд на запястье, с которого как раз сполз рукав. Растерянно посмотрел на Альмода. Тот продолжал свое дело, как ни в чем не бывало и если и заметил заминку, никак не дал это понять. И то правда — едва ли командир не знал, что под его началом ходит беглый каторжник.
Творец милосердный, куда он попал?
Эрик стиснул зубы. Как бы то ни было, сейчас перед ним ожоги второй-четвертой степени на большой площади и три глубокие раны с повреждением внутренних органов. Только это на самом деле имеет значение.
