Помнится, когда – то со священным ужасом и замиранием сердца, стоя на палубе корабля, ожидал приближения урагана, в тайне завидуя его праву казнить и миловать. Или только карать! С божественным безразличием отнимать пустые никчемные жизни.
Но пришло время и его власти. Покорилась и эта мощь. Легла к его ногам слепая ярость и теперь достаточно легкого движения, чтобы сорвалась она, подобно стае диких зверей, круша и сметая все на своем пути.
Трещат стенки ока под неудержимым напором волн, под их хлесткими тяжкими ударами, с грохотом врываясь в его мозг. И не пробиться взгляду через стену воды и ветра. Не проскользнуть на палубу этой жалкой лодчонки.
Но странно!
Сознание до сих пор улавливает биение жизни под крепким панцирем ужаса, злобы и ненависти. Слабое дыхание жизни и неукротимой воли.
Как? Почему они до сих пор живы?
Зашевелились губы, выпевая новое заклинание.
Волны заметались, с громовым грохотом, пытаясь проломить стенки всевидящего ока.
Заклинание наполнилось силой, пронеслось над разгневанным морем, нырнуло в волну и остановилось, словно наткнувшись на непреодолимую преграду.
Но почему?
Он все сделал так, что даже опытному чародею не под силу было увидеть его магии.
А заклинание продолжало ломиться в глухую стену, выстроенную враждебной магией. А по ту сторону, затаилась горячая жизнь, несгибаемая воля, насмешливый взгляд и язвительная улыбка.
Кто?
Неужели его божок входит в силу?
Окреп. Накопил силу и не хочет больше с его руки есть. Забыл, как вернул его к жизни. Ломится в стенки своего магического кокона его черное сознание. Но что может сделать лишенная оболочки тень былого величия? Вырвал из небытия, из мрака забвения, сумеет, и вернуть его обратно. Туда, где нет ни живых, не мертвых. Но сначала нужно подчинить себе его воинство. А уж потом…
Взгляд вернулся к всевидящему оку.
Непонятное упрямство. Не – по – нят - ное!
Еле заметно, но все еще бьется жизнь, бессильная перед слепой яростью стихии. С беспощадной ясностью представлял он на смерть перепуганные бледные лица матросов. Обезумевшие от страха глаза. Перекошенные рты, молящие своих богов о спасении. А те равнодушно взирают на них с заоблачных высот и выслушают проклятия в последнем предсмертном крике.
Не так ли он сам метался по палубе гибнущего судна, взывая и проклиная в надежде спасти свою жизнь для любви и ненависти, надежды и отчаяния, счастья и горя, чтобы шагнуть в бесконечность безмятежного покоя?
Над морем вода закручивается в жгуты. Жгуты злобно рвут поверхность моря и поднимаются спиралью к облакам. Сотни жгутов, сотни неистовых смерчей. Темный человеческий разум, не находя объяснения, решил, что сам Великий Кракен пожаловал в их мир. Или проснулся, чтобы набить проголодавшуюся утробу.
И пусть их!
Угодно думать так, мешать не стоит. Чем больше загадочности и таинственности, тем крепче страх. А его величие от этого не пострадает. Достаточно того, он осознает свое величие. Для остальных он должен быть не достижим.
Здесь, из пугающих глубин, он сделает то, что помешали сотворить там, в горах! Страх и ужас, первобытная злоба обрушатся на этот мир. А как это зовется? Не все ли равно? Хотя бы Кракен. Пусть будет так, как хотят. Кракен!
А потом вечное царство покоя. И ночи.
Для него.
Медлить больше нельзя. Не дня. Не часа. Его враги хотят войны. Они ее получат. И все живое содрогнется от ужаса и упадет к его ногам, взывая о милости, моля о жизни.
Война! И пусть все погибнет в волнах урагана тот, кто пытался разрушить его мир. Война! Война без жалости, без милости, без пощады.
Хотя, так ли уж он жесток?
Не дарит ли он им бесконечность вместо короткой передышки между рождением и смертью? Разве не щедр и справедлив он, забирая у них малость, чтобы одарить вечностью?
Сумеют ли оценить его бесценный дар?
Поморщился от досады, поймав себя на мысли, что подспудно озабочен чувством мелкого, чисто человеческого тщеславия. Человеческая кровь, от которой так и не удалось избавиться. Кровь менялы.…Получил в потную от вожделения ладонь серебряный обол и задохнулся от радости. И растворился в подобострастной сладенькой улыбке. Получил золотой и согнул спину в рабском поклоне.
Прогнал подлую мысль. Сознание нырнуло в забытые дороги. Затерялось во времени и появилось и появилось в темной пещере. Днем и ночью работают его маги, ежечасно творя послушных безликих воинов из смердящих полуистлевших останков. Не на жертвенных столах, освященных его присутствием, его словом и его волей, возвращаются в этот мир они из праха и тлена. Купаются в крови в огромных каменных чанах и котлах под вой заклинаний и поднимаются, и поднимаются, едва обретя студенистую плоть, готовые занять свое место в рядах его непобедимой армии. И нет нужды в бронированных латах. Куска ткани на бедрах вполне достаточно, чтобы не унижать его взора греховной плотью. Хватит меча, топора или копья, которые во множестве ржавеют в земле.
Со стоном и воем ползут по забытым дорогам, скорбя об утраченном покое, о сладостной тишине бесконечного и безмятежного сна. И чтобы вернуть утраченное счастье, они сметут все на своем пути без скорби и глупой жалости.
В десятках тайных храмов, замков и пещер, недоступных человеческому глазу, в боли и муках, как и все, что появляется на этой земле, бурлит и потоками льется кровь, чтобы вознести его к вершинам бессмертия. Порой его уставшие и охрипшие от бесконечных заклинаний, маги допускали ошибку и тогда его взору открываются настоящие чудовища. Монстры, вид которых не в состоянии описать человеческий язык. Орки и тролли взвыли бы от зависти при виде их. А может, затряслись бы от страха.
Но так даже лучше. Как жаль, что сам он в спешке не пришел к этому. Ну, что ж, дело поправимое.
Кровь этих чудовищ, вернувшихся в мир, будет требовать новой крови, чтобы удержать в их телах едва теплившуюся жизнь. Сами, того не сознавая, чтобы удержать этот крохотный уголек, они будут рвать на своем пути все живое, ради глотка живой крови. Такой живительной для них. Такую армию остановить нельзя. А еще неисчерпаемый резерв. Его умертвия. И те, лишенные разума, лишенные воли. Кто прошел под ослепительным светом, сгоревшей в огне вулкана, пещеры. Но есть Великий Кракен!
Рука снова коснулась гладкой поверхности черепа. Глазницы зажглись, словно к глазам вернулась жизнь. Этих ждет иная участь. Им суждено вернуться в тела, чтобы повести за собой тысячи воинов его армии.
Стон, назойливый и мерзкий вой тел, страдающих от не человеческой, нестерпимой боли, мешают не торопливому течению мысли. Но без этого нельзя. Только настоящие беспредельные страдания помогут в полной мере оценить его божественный дар.
