— Это и есть… наши…
Он сказал что-то еще, но я не понял ни одного слова. Только осталось чувство чего-то огромного, пугающе грандиозного, под ногами как будто разверзлась звездная бездна, в которую вот-вот упаду.
— Скажи, — спросил я, — а что такое… место, куда ты вернешься?
Призрачная рука указала в небо.
— Это океан… Я растворюсь в нем… А когда вот так… каплей… это больно, это страшно, это мучение…
— Тогда не будем медлить, — сказал я.
Он собрался в светящийся шар, я шагнул за ним к стене. Черный зев ведет вовнутрь, я громко позвал:
— Эй, хозяин!.. Есть кто-нибудь?.. Я пришел с миром, именем Пречистой Девы Марии!
Элементаль собрался в светящуюся точку и завис под самым сводом. Стены в неживом свете выглядят еще страшнее и враждебнее, чем обычно. Я прислушался к оглушающей тишине, хотел уже покричать снова, однако зашаркало, закряхтело, в темноте пещеры заблистал красный свет факела, показалась невысокая согнутая фигура.
Я отступил из пещеры под звездное небо, выждал, из темного входа появилась человеческая фигура. Луна светит в спину, я видел только блестящие плечи и капюшон, лицо остается в тени.
— Стойте там, — раздался слабый, но твердый голос, — где стоите, демоны!.. Вам не войти в святую церковь!
Я успокаивающе вскинул руки.
— Расслабься, святой отец. Я свой.
Человек подошел ближе, элементаль зашипел и попятился. В другой руке священник держит большой, поблескивающий металлом крест. Он выглядел бесстрашным, когда взглянул снизу вверх в мое лицо.
— Свой не летает в объятиях демона.
— Это просто конь, — сказал я успокаивающе и понял, что ляпнул глупость. — Временный конь. Святой отец, я паладин Ричард Длинные Руки. Здесь еще не слыхали обо мне?.. Ну что за глушь! Вот уж не думал, что еще есть такие дикие места. Короче говоря, нам нужно помочь этому бедному существу…
Священник подошел ближе, элементаль сжался и попятился от сжигающего жара креста.
— Бедному? — переспросил священник. — Кто здесь бедный?
Луна вышла из-за тучки, я рассмотрел худое, изможденное постами и ночными бдениями лицо. Хорошее лицо, мне нравятся люди с такими вот открытыми и бесстрашными лицами. И хотя они долго не живут ни в моем мире, ни в этом, но они — соль и совесть мира.
— Вот он, — указал я пальцем, — бедный. Видите, какой худой, насквозь видно! Святой отец, нам нужна святая вода… а еще нужно, чтобы вы прочли нужные молитвы над этим нечестивым талисманом. Вот он, видите, какая мерзость? Это лишит его силы, понимаете?
Он с отвращением всмотрелся в талисман на моей ладони, но прикасаться не стал, покачал головой.
— Признаться, нет.
Я указал на съежившегося элементаля.
— Видите, бедное животное страдает? Сейчас, правда, еще и от вашего креста, но эту исцеляющую муку готов перетерпеть. Куда больше страдает, что вынужден приносить страдания людям, подчиняясь колдуну. Теперь врубаетесь? Наша с вами задача, святой отец, помочь этому бедному существу покинуть наш ужасный мир и вернуться в свой родной ад.
Священник заметно обалдел, но, что понравилось, быстро опомнился, что значит живет не в православии, где попы совсем обленились, а на переднем крае воинственного католицизма. Может быть, уже чует спинным мозгом зарождение протестантства.
— Как, вы говорите?.. Святая вода у нас отыщется, молитвенник тоже есть… но какие молитвы?
Я повернулся к элементалю.
— Можешь подсказать?.. Ах да, что это я… Устал, как собака. Святой отец, надо будет простым перебором. Или положимся на вашу интуицию.
Он перекрестился.
— Господь подскажет.
— Да, надеюсь… Увы, мы так закоснели в своем безверии, что когда говорим с Богом, называем это молитвой, а когда Бог с нами — шизофренией. А ведь надо больше доверять своему внутреннему голосу, даже если он посылает иной раз… Пойдемте, святой отец, в вашу келью… А ты, морда, сиди и жди!
Трава шелестела и цеплялась за ноги. Вход зарос травой по пояс, но когда обошли церквушку, там оказалась боковая дверца. Священник отворил, пропустил меня вперед, тут же вспыхнул свет. Я изумленно огляделся, но священник отмахнулся.
— Не спрашивайте. Не знаю, так всегда было. Я не первый здесь священник. Простите, у меня есть серьезное сомнение, что вы не совершаете серьезную ошибку. Я имею в виду, если этот демон получит свободу, разве он не станет опаснее?
Вообще-то мужик прав, мелькнуло у меня, хоть и поп, колдун все-таки держал элементаля в узде…
— А что мы можем? — спросил я. — Отдать талисман человеку благочестивому и добродетельному?
— Ну, возможно, так лучше…
— Но Господь против рабства, — напомнил я.
— Однако человеку служат кони, коровы, овцы, собаки, — напомнил он. — Человек вправе распоряжаться всеми, у кого нет души!
Я запнулся на миг, развел руками.
— Вы правы, святой отец… Однако животные не ведают, что они в рабстве у человека. Да и, честно говоря, при человеке всем жить лучше, чем в дикости. А это существо страдает! Оно знает вкус свободы, оно выдрано из своего привычного мира, ему здесь… как… нам бы с вами оказаться голыми зимой в лютую вьюгу!
Священник заколебался, оглянулся на прозрачную фигуру, по ней медленно и печально переливаются блестящие волны, словно колышется огромная капля ртути.
— Опасно…
— Я знаю, святой отец.
Он сказал строго:
— Мы рискуем не только своей жизнью, сын мой.
— Знаю, — повторил я. — Однако… это моральный выбор, перед которым постоянно ставит наш Господь человека, дав ему свободу воли… Мы должны так поступить, даже если это уничтожит нас.
Он вздохнул, плечи поникли, некоторое время шептал нечто под нос, я уловил архаичную латынь, наконец вздохнул еще глубже.
— Ты прав, сын мой. Мы должны отпустить это… существо. Вот книги со священными текстами, давайте искать.
Книг в самом деле многовато, я некоторое время просматривал, откладывал, а когда осталось не больше десятка, за спиной раздался голос священника:
— Полагаю, это здесь.
Он держал в руках объемистый том, но в глазах было сомнение. Я поинтересовался:
— Как узнаем, что это та самая молитва?
— Наверное, — сказал он, — надо читать и смотреть, как он себя чувствует.
— Соображаете, святой отец, — одобрил я. — Но так как его сюда не затащишь, придется нам идти в ночь. Хотя бы дождя не было, а то с севера такие тучи…
Он пошел к дверям, обернулся.
— У меня слабые глаза. И при ярком свете плохо различаю буквы.
— Свет будет, — заверил я.
