— Она снова теряет сознание! — кричит кто-то над ней, и тут-же Ника с удивлением слышит уже другой голос, но такой знакомый и родной.
— Ника очнись! Ника! — кричит этот голос, и Ника опять внутренне удивляется.
Значит, она жива, раз Володя рядом. Опять рядом! Её ангел-хранитель, её друг! А дочь? Дочь??!!
Ника рывком садится, отбросив от себя чьи — то руки, заботливо кутающие её в пальто.
— Дочь? Где моя дочь? Где сын? — восклицает она, обращаясь к мужчине, сидевшему перед ней на корточках.
В ответ мужчина опять протягивает руки и гладит её по голове, приглаживает ей спу-танные черные волосы, смешавшиеся со снегом, стружкой и бетонной крошкой. Мужчи-на проводит по лицу женщины, словно смахивая с её лица невидимые слёзы, и при этом тихо шепчет:
— Всё хорошо! Поверь мне, они в безопасности!
Затем мужчина поднимает женщину с земли, и, придерживая её за плечи, ведёт ми-мо людей в милицейской форме, озабоченно снующих взад и вперёд. Одни из милици — онеров, переговариваясь между собой, смотрят на что-то темное, лежащее на сером снегу. Вдруг кто-то из них направляет свет фонарика на тёмное пятно, и Ника, испуган-но вскрикнув, прижимает к груди руки.
— Что с ним? — спрашивает она, поднимая глаза полные слёз на мужчину идущего рядом. Но мужчина, бережно прижав женщину к себе, гладит её по голове, словно вновь приглаживает её растрепавшиеся волосы:
— Он нашёл то, что хотел!
Ника растерянно смотрит на этого мужчину, но вдруг, рванувшись, она бросается к лежащему на снегу человеку. Кто-то пытается схватить её, потянув за порванный ру-кав, отчего тот опять громко трещит, но властный мужской голос бросает коротко:
— Пустите её!
Все расступаются, и Ника, подойдя к мертвому мужчине, долго вглядывается в его ли-цо, испещренное глубокими безобразными шрамами и рубцами, застывшее в странном немом изваянии.
— Игорь?! Неужели это ты? — беззвучно шепчет женщина.
Глаза мёртвого мужчины были закрыты чудесными волнистыми волосами, которые выбились из-под сползшей набок черной шерстяной шапочки с надписью "Адидас". Его тонкие губы скривились в виноватой предсмертной улыбке, по которой Ника вдруг уз-нала прежнего Игоря. Того самого, из далёкого прошлого, из того времени, которое назы-вается детством. Исчезло зло, остался мужчина- мальчик, робкий, стеснительный и спо-койный. Спокойный!!!
— Несчастный! — прошептала Ника, и, наклонившись над мертвым человеком, попра-вила сползшую с его головы шапочку.
— Прости меня и прощай!
Поднявшись, женщина быстро пошла прочь, словно стараясь убежать от этого страшного места. Люди в форме удивлённо посмотрели друг на друга, и, покачав головой, опять склонились над трупом.
Они уже целый час сидели в полутемном коридоре больницы. Там, за белой полупроз-рачной дверью идет борьба за жизнь их дочери. Ника сидит на стуле прямо, напря-женно всматриваясь вглубь коридора. Порой её взгляд падает на часы, огромный ци-ферблат которых расположился прямо над дверью операционной.
Время! Оно словно насмешка, словно меч, довлеющий над нашей жизнью и судьбой. Оно как приговор, от которого не убежать, ни спастись никому!
Ника закрывает глаза и откидывается на спинку стула. Измученное тело болит и ноет тупой приглушенной болью. Но Ника не обращает на это внимание. Ей повезло. Одной из всех!
Мама лежит в этом же хирургическом отделении. Ей сделали операцию четыре часа то-му назад. Обработали рану, остановили кровотечение. Она очень ослабела от большой потери крови. А на первом этаже в детском отделении находится Данил. Его нашли тоже не так давно. Милиция прочесала весь парк и близлежащие к шоссе улицы и скверы, но обнаружили Данила парочка двух влюбленных, загулявшие допоздна в эту ночь. Данил почти замёрз, прижавшись к стволу огромного тополя, укрывшись в тень, отбрасываемую деревом. Если бы не эти влюблённые, и не их страсть к поцелуям, уви-дел бы маленький сын свою мать? Дай Бог счастья тем двоим, что нашли Данилку, и, не растерявшись, привезли его сюда в больницу. Сейчас сын спит крепким здоровым сном, как сказал доктор, и Ника знает, что так оно и есть на самом деле. И хотя на часах уже скоро четыре часа утра, но торопиться уже некуда. Все кто ей дорог, нахо-дятся здесь, в этом здании с холодными белыми стенами, где в простенках окон висят цветы в горшочках, да однообразные санбюллетни о гриппе и профилактике склеро-за, которые Ника уже, кажется, знает наизусть. Рядом сидит Володя. Он молчит, слов-но понимая, что сейчас не до разговоров. А о чём с ним говорить? О том, почему он опять оказался рядом, и именно в тот момент, когда жизнь, казалось, уже отвернулась от неё? И кого Нике благодарить за то, что она сейчас сидит живая и здоровёхонькая.
Бога, судьбу…или Володю?
Женщина покосилась на мужчину и вздохнула. Мужчина, сидевший рядом, вниматель-но посмотрел на женщину, и, взяв её за руку, слегка сжал ей пальцы.
— Не волнуйся, всё будет хорошо! — прошептал он.
И Ника, прикрыв глаза, кивнула головой, не отвечая ему. Опять воцарилась тишина. Через час двери операционной распахнулись, и пожилой хирург, устало потирая пере-носицу, на которой остались вмятины от очков, вышел к сидящим в коридоре мужчине и женщине.
Ника замерла. Володя вскочил со стула, и как — бы вытянувшись перед этим пожи-лым человеком, тоже замер, напряженно вглядываясь в лицо доктора. Вздохнув, хирург раскрыл свою ладонь, и уставился усталыми, воспалёнными глазами на Володю.
— Ну что, товарищ военный, вам знакома вот такая штучка?
Володя что-то берёт с ладони доктора и внимательно смотрит на свою руку.
— Да! — хрипло произносит он. — Я знаю эти холодные комочки железа не понаслыш-ке. Их действие я испытал на себе…
Не договорив, он стискивает зубы, и мучительная судорога пробегает по лицу этого красивого, мужественного человека. Доктор понимающе похлопывает мужчину по пле-чу, и взгляд его падает на женщину, которая молча сидит на стуле, и, не отрываясь, тоже смотрит на него. Из её глаз непрерывной дорожкой катятся слёзы, и доктор лас-ково улыбается женщине, и словно маленькой девочке говорит укоризненно:
— Ну-ну, милая, не плачьте! Теперь надо радоваться, а не слёзы лить. Слава Богу, пуля сердце не задела.
Ника послушно кивает головой, растирая по щекам слёзы. Володя, вынув из кармана но-совой платок, заботливо протягивает его Нике.
— Ну, а теперь отправляйтесь домой, иначе завтра, вернее уже сегодня, вы будете совершенно измучены целый день. Сейчас самое главное для вас — отдых! Итак, что — бы через минуту я вас здесь не видел, и это приказ!
Доктор строго хмурит брови, и машет пальцем, словно перед ним стоят не взрослые люди, а провинившиеся в чем-то дети. Наверное, он прав, этот пожилой хирург. Он имеет право приказывать, потому-что он знает цену человеческой жизни, и знает, какой хрупкой и уязвимой может она быть, и какой сильной и жизнестойкой она порой ока-зывается, попав в экстремальные условия. А ещё доктор знает, что эта женщина, в глазах которой застыл немой вопрос, может просидеть очень долго под больничными дверями, и навряд ли, её измученное тело сморит сон, а если и сморит, то это будет не сон, а странное чувство забытья, сродни ожиданию…
