Когда исполнится тридцать лет, Псы отправятся служить на границу, в сорок лет — свободны, и могу завести свою семью — те, кто захочет, или сможет это сделать. Таких было немного. Псы служили до самой смерти и обычно умирали не своей смертью. Воспитание, которое дали им во время обучения, накладывало отпечаток на всю жизнь.
Вожак не стал говорить рабовладельцу о том, о чем, о чем знал каждый из Псов — тридцать лет это был тот возрастной барьер, после которого реакция бойца начинала слабеть. По крайней мере так считали ученые мужи.
Император должен получать самое лучшее, самых лучших бойцов — молодых, умелых, невероятно быстрых и сильных. Телохранители должны быть лучшими в этом мире бойцами. И никак иначе. И только им мог доверять Император, который не верил даже своей дочери. Кроме того, было еще одно обстоятельство, о котором знали лишь высшие…но это не для всех.
Вожак не был согласен с утверждениями ученых, но что он мог поделать? Да, как и работорговец, он тоже считал отправку Псов на границу бессмысленной тратой драгоценных человеческих ресурсов, но…кто он такой, чтобы менять законы, установленные веками? Если Император считает, что должно быть именно так, а не иначе, значит так тому и быть.
Лаган посмотрел в спину Щенка, шагающего по дороге и усмехнулся уголком рта — пусть приучается к дисциплине. И пусть все видят, что бывает с тем, кто нарушает закон Корпуса! Командиры неприкосновенны! Это закон! Если бы он напал на Пса, будучи щенком — получил бы двадцать плетей. Если бы при этом убил — смерть его была бы страшной.
Глаза Вожака затуманились, и перед мысленным взором возникла картина — столб с перекладиной, на которой висит обнаженное тело. Руки примотаны веревкой. Глазницы пусты — птицы выклевали глаза, добираясь до сладкого мозга.
Труп когда‑то звался Ригом, и когда он был человеком, напал на учителя с тренировочным мечом и убил его ударом в голову.
Учитель был строг. Но не слишком. А еще — глуп плох, как боец. Позволить себя убить какому‑то щенку? Такие учителя не нужны. Как и такие щенки.
Вообще‑то это был редчайший случай, такое преступление ученика было отмечено в хрониках корпуса всего пять раз на протяжении нескольких столетий. Методы Корпуса работали всегда. Верность вбивалась магией и снадобьями.
Корпус Псов располагался в получасе ходьбы от городской стены, у подножия Пика Императора, высокой горы, самой высокой из череды гор, вытянувшихся вдоль побережья. Основной состав Псов постоянно жил внутри дворцового комплекса, в отдельных казармах, но Школа и склады Корпуса находились именно тут, за высокой стеной, украшенной шестью сторожевыми башнями. Дежурили на них недопески, ученики, обучавшиеся больше года и получившие уроки верности. Только через три года рабы, вошедшие на территорию Корпуса, смогут получить возможность выйти за стену — когда станут настоящими Псами.
Впрочем, существовал еще один способ выхода с базы — покинуть мир навечно, оказаться на склоне горы, на маленьком кладбище, где уже упокоились сотни и сотни тех, кто когда‑то мечтал, любил и совсем не думал о том, что жизнь может окончиться так быстро, глупо и бездарно.
Со сторожевых башен заметили приближение каравана, ударили в сигнальный колокол. Тяжелые, окованные начищенной медью ворота медленно поднялись, и через несколько минут повозки втянулись на территорию базы, высекая искры из каменных плит окованными металлом колесами.
Привратники с веселым любопытством посмотрели на голого подростка с окровавленными, разбитыми ступнями, тащившегося позади всех, но ничего не сказали, застыв, отсалютовали Вожаку ударом кулака правой руки о выпяченную грудь. Лаган осмотрел их строгим взглядом, от которого в жилах стыла кровь, отвернулся и поехал дальше, пришпорив черного, как уголь жеребца.
Этого жеребца знали все — мерзкая тварь кусалась, лягалась и не давалась никому, кроме Вожака, однажды едва не вырвав руку молодому щенку, отправив того в полет через стенку прогулочного загона. Поговаривали, что в эту лошадь вселились демоны, и только демон может управлять таким существом. Последнее старались говорить тихо, чтобы не дай Создатель не услышал Вожак — дурно может закончиться.
В обучение Псов обязательно входил курс верховой езды — каждый выпускник должен в совершенстве владеть этим искусством — невозможно полноценно охранять Императора, если ты не умеешь ездить на коне. И не просто ездить — биться верхом, с оружием, или без оружия.
Возле административного здания выстроился ряд воинов в черной форме с такими же как у Лагана и его помощников серебряными черепами на плече. Черные береты, мечи — все, как положено Псу. Не очень молоды — каждому из них не менее тридцати лет, скорее к сорока. Большинство родом из ростов, но есть и южане — двое с краю, крепкие, низкорослые, с мощными длинными руками, способными в одно мгновение сломать подкову и шею врага.
Подводы остановились посреди плаца, надсмотрщики споро выгнали рабов из телег, и мальчишки сгрудились кучей, испуганно, с интересом поглядывая вокруг. На их плечах лежали колодки, которые надсмотрщики теперь привычно и ловко снимали, забрасывая назад, в телеги — за аренду оплачено, хозяин не досчитается хоть одной — вычтет из жалованья.
— Доклад! — негромко скомандовал Лаган, подходя к строю "черных", и старший из них, седовласый высокий мужчина вышел вперед, отсалютовал и четко, глядя в глаза командиру, отрапортовал:
— Мастер Лаган, за время вашего отсутствия на территории Школы ничего непредвиденного не произошло. Ученики занимаются по плану. Готовы к приему щенков.
— Если готовы — принимай! — устало кивнул Лаган — Разместишь, потом доложишь. Вызывай лекарей, всех нужно осмотреть, вылечить. Особенно вон того. С ним будьте внимательны.
— Буйный? — понимающе усмехнулся мужчина — Что, уже отличился?
— Отличился — тоже усмехнулся Вожак, покосившись на подбитый глаз спутника — К нему вызови мастера Дондокса.
— Что, так серьезно?
— Да. С ним нужно поработать прежде всех. Иначе может дел натворить…
* * *
Было больно. Ноги как деревянные, онемели, распухли, покрытые коркой из грязи и крови.
Спина тоже болела, исполосованная ударами бича.
Щенок не плакал, он тяжело дышал, с ненавистью глядя в бородатое лицо человека, нависшего над ним, и что‑то рокотавшего низким, тяжелым голосом. Что он говорил — Щенок не понимал. Не хотел понимать. Он окончательно впал в какой‑то ступор, уйдя в себя, как в раковину, стараясь отстраниться и от боли, и от страшной действительности. Мальчишка все больше и больше погружался в пучину безумия. Вернее — его туда загоняли — с каждым ударом, с каждым насилием, совершенным над его телом.
