Морвеер всхлипнул, рывком запер дверь и привалился к ней спиной. Битва в багровых тонах. Неистовство и случай. Острое железо движется с огромной скоростью. Льётся кровь, разлетаются мозги, мягкие тела вспарываются и тошнотно оголяются внутренности. Самый нецивилизованный способ себя вести, и совершенно не из его области знаний. Его собственные кишки — по счастью до сих пор внутри брюшной полости — сперва свело уколом животного ужаса и омерзения, а затем сдавило более рациональным наплывом страха. Если победит Муркатто — её убийственные намерения по отношению к нему уже яснее ясного. Собственно, она ни секунды не мешкала, подстраивая смерть его невинной ученицы. Если победят Тысяча Мечей, что ж, он соучастник убийства принца Арио. При любом исходе он несомненно поплатится жизнью.
— Вот падла!
За этими дверьми крестьянское подворье быстренько превращалось в подворье скотобойни, но окна-то слишком узки, в них не протиснуться. Укрыться на чердаке? Нет, нет, ему что, пять лет? Лечь рядом с Дэй и сыграть покойника? Что? Валяться в моче? Ни за что! Он стремглав ринулся к задней стене сарая, отчаянно тыркая обшивку в поисках пути отсюда. Обнаружил плохо прикреплённую доску и начал бить её ногой.
— Ломайся, ты сволочь деревянная! Ломайся! Ломайся! Ломайся! — Звуки смертельной схватки во дворе позади него всё нарастали. Что-то врезалось в стену сарая и заставило его отскочить, от силы удара со стропил посыпалась труха. Он вернулся к своему столярничанью, всхлипывая от страха и крушения надежд, лицо чесалось от пота. Последний удар и деревяшка совсем оторвалась. Изнурённый дневной свет прокрался сквозь дыру между выщербленными краями досок обшивки. Он стал на колени, ввинтился боком, просунул голову сквозь щель, загоняя занозы под волосы. Ему открылся вид ровной местности, бурой пшеницы, полоски деревьев на расстоянии примерно шагов так двести. Спасение. Он протащил на улицу одну руку, бесполезно цепляясь за побитую погодой внешнюю стену сарая. Одно плечо, половина грудной клетки — а потом застрял.
С его стороны, мягко выражаясь, было оптимизмом считать, что он сможет без труда пролезть сквозь такую дыру. Десять лет назад он был тонким, что твой ивовый прут, и смог бы изящнее танцора проскользнуть во вдвое меньшее пространство. Слишком большое количество мучного сделало, однако, это действие невозможным, и начала складываться убедительная картина, что оно может стоить ему жизни. Он изогнулся, скорчился, острые щепки впились в живот. Вот так вот они его и найдут? Вот над этой вот историей они будут хихикать годами? Неужто это и станет его наследием? Великий Кастор Морвеер, смерть без лица, самый грозный из всех отравителей, наконец попал на страницы книг, заклинившись в щели у задней стены сарая, пока спасался бегством.
— Выпечка, падла! — возопил он, и единым последним рывком прорвался сквозь щель. Стиснул зубы, когда старый гвоздь почти напополам распорол его рубашку и прочертил длинную и болезненную царапину вдоль рёбер. — Падла! Говно! — Следом он вытянул ломящие ноги. Наконец свободный от когтистых объятий некачественных столярных изделий, изрешечённый занозами, он помчался навстречу обещанному деревьями убежищу, пшеничные стебли высотой по пояс хлестали его, хватали, ставили подножки.
Он продвинулся не далее пяти вихляющих шагов, как ойкнул и упал вперёд головой, растянувшись на мокрых колосьях. Ругаясь, поднялся. Оказалось, завистливый злак спиздел его ботинок. — Пшеница, падла! — Он только начал осматриваться в поисках, как распознал громкий барабанящий стук. И отказался верить своему ужасу. Дюжина конных внезапно появилась из рощи, в которую он драпал, и прямо сейчас, опустив копья, неслась на него.
Он издал беззвучный крик, крутанулся, поскользнулся босой ногой, и захромал обратно к дыре. Он протиснул ногу, заскулил от агонизирующей боли, когда нечаянно ударился яйцами о рейку. Спина покрылась мурашками, когда чеканный топот копыт сделался громче. Всадники в полусотне шагов от него, не больше. Напряженно всматриваются людские и звериные глаза, скалятся людские и звериные зубы, проясняющееся утреннее солнце коснулось боевого железа, из под молотьбы копыт летела мякина. Он бы ни за что не успел вовремя продраться сквозь узкий проём. Неужели сейчас его раскатают? Бедного, скромного Кастора Морвеера, который всегда хотел лишь быть…
Угол сарая взорвался в потоке сверкающего пламени. Кроме треска и стука раскалываемой древесины не раздалось ни звука. Внезапно в воздухе очутился рой вертящихся обломков: кувыркающийся срез горящего бруса, лопнувшие доски, гнутые гвозди, опустошительная туча щепок и искр. Конус пшеничной копны смело единой прошелестевшей волной, поглотившей зыбкий всплеск пыли, сена, зерна, золы. Внезапно две неказистейшие бочки оказались на всеобщем обозрении, гордо встав посреди сровнянного с землёй урожая, прямо на пути атакующих всадников. Из них взметнулось пламя, по бокам посыпались чёрные обугленные куски. Бочка справа взорвалась слепящей вспышкой, и сразу за ней левая. Два великих земляных фонтана ударили в небо. Первая лошадь, попавшая между ними, казалось — остановилась, застыла, искривилась и разлетелась вместе со всадником. Резко взбухшие тучи пыли окутали большинство остальных, и по видимому, превратили их в летающий фарш.
Воздушной волной Морвеера вдавило в стену сарая, раздирая его надорванную рубашку, его волосы и глаза. Мгновением позже громоподобный двойной удар достиг его ушей. Загремели зубы. По паре лошадей с каждого края шеренги осталось, в основном, в виде цельного куска, болтаясь всмятку, когда их подбросило в воздух. Будто годовалый пацан разозлился на свои игрушки. Одного коня почти вывернуло наизнанку. Он ударился о землю, оставляя кровавые прогалины сквозь колосья, недалеко от деревьев откуда они показались вначале.
Комья земли стучали о дощатую стену. Пыль начала оседать. Поле мокрой пшеницы неохотно горело по краям опустошенной прогалины, поднимая удушливые струи едкого дыма. С неба до сих пор шёл дождь из обугленных лучин, почерневшего сена, тлеющих людских и звериных кусочков. Ветерок неторопливо разгонял падающий пепел.
Морвеер выпрямился, всё ещё прижимаясь к сараю, искренне, до глубины души поражённый и изумлённый. Похоже на гуркский огонь, или же нечто более тёмное, более… волшебное? За тлеющим углом сарая появилась тень, сразу, едва он успел вырваться на волю и нырнуть в пшеницу, всматриваясь промеж колосьев.
Гуркская женщина, Ишри. Её руку и полы куртки полностью охватил огонь. Внезапно она будто бы заметила, что пламя лизнуло её лицо. Без спешки плечами вывернулась из горящего одеяния и отбросила его в сторону, оставаясь с головы до ног в бинтах, необожжённая и нетронутая, подобно телу какой-то древней королевы пустыни, набальзамированной и подготовленной к погребению. Она окинула долгим взглядом рощу, потом улыбнулась и плавно покачала головой.
