— Двадцать уже было. Хватит, ниида.
Страдалица с трудом открыла глаза и посмотрела в черное лицо, не узнавая, кто перед ней.
— Хватит, — повторил Герд. Он тоже был весь в крови.
Кассандра перевела взгляд на скамью и, увидев безжизненное тело, закричала. Она кричала и кричала, но из горла не вырывалось ни звука. Фрэйно. Это был Фрэйно. С него словно сорвали кожу и искромсали плоть ножом. На спине не осталось ни единого, не тронутого бичом места. Кровавое месиво… Голова у девушки закружилась, к горлу подступила тошнота. Хорошо, что последний раз ела больше суток назад. Герда отшвырнуло в сторону. Откуда только силы взялись? Кто-то протестующе закричал, что-то повелительно говорил Динас, но с рук претендентки рвалось ослепительное белое сияние.
— Отойди.
Амон.
— Никто не имеет права его лечить.
В сердце вспыхнула ярость. Рабыня рывком обернулась к Хозяину и выкрикнула в равнодушное лицо:
— Я не демон и не ангел! И пусть хоть кто-нибудь попытается меня остановить!
Квардинг смотрел спокойно.
Стихия лилась с рук невольницы, бежала стремительным потоком. Ещё никогда она не тратила свою силу так яростно, так самозабвенно, не заботясь о последствиях.
— Ниида, — кто-то потащил её прочь. — Остановитесь, вы погибните.
Фрэйно! Она обернулась. На неё внимательно смотрели сине-черные глаза. Как голоса похожи. А больше никакого сходства.
— Герд, пусти…
— Довольно, — он развернул её в сторону скамьи, где лежал отец.
Изуродованную спину охватывало ослепительно-белое свечение.
— Он не умрет. Довольно.
Мир закружился. Несчастная человечка стала медленно оседать на каменные плиты. В голове шумело, ледяной ком ужаса, свернувшийся в животе, наконец-то распался. Она призвала всю свою жалкую волю, чтобы не потерять сознание. Жесткие ладони удержали за плечи, не дав упасть, и тут же подтолкнули куда-то, надавили, вынуждая сесть. Куда? Зачем? Кэсс невидяще посмотрела вокруг. Демон усадил её на залитую кровью скамью, где лежал его отец.
— Ниида… — хриплый, хорошо знакомый голос. — Зря вы так потратились. Скоро соревнование…
Фрэйно! Она обернулась. Он был бледен и всю спину покрывало месиво едва затянувшихся рубцов. Но он был жив. Девушка закусила губу, чтобы не разрыдаться. Они так и сидели рядом — бледные, рыжие, измученные, выпачканные в крови, ожидающие нового приговора.
Амон смерил рабыню и своего воина равнодушным взглядом и приказал, обращаясь к телохранителю:
— Убери ее отсюда, и не смей принимать истинный облик, пока я не решу, что с тобой делать.
Квардинг отвернулся и обратил взор на Вилору и Натэль, которые оказались едва ли не бледнее тех двоих, которые только что приняли наказание. По-настоящему на свою невольницу Хозяин так и не посмотрел.
Кассандра не слышала, что именно говорили и как наказывали ее подруг. Перед глазами все плыло. Стараясь не спотыкаться, она прошла мимо расступившихся перед ней зрителей мрачного действа, молча, опустив голову. Оракул проводил ее и оханника задумчивым взглядом и повернулся к оставшимся претенденткам.
— Натэль, — голос Тирэна был не более эмоционален, чем голос Амона. — Тебя не взять физическим наказанием. Твое тело привычно ко всему, кроме одного.
Он вздохнул и спокойно, с легкой улыбкой, продолжил:
— До конца соревнований или до твоей смерти никто, кроме меня, ни демон, ни ангел, ни человек, ни один представитель мужского пола в этом мире до тебя не дотронется. Ни ласки, ни объятий, ни других чувственных радостей плоти, ничего из того, чего так жаждет твое тело. Даже если ты упадешь, никто не подаст тебе руку, чтобы помочь подняться.
В лице обреченной не осталось ни кровинки, она отшатнулась. По рядам демонов пронеслись смешки — суккуб уже успела прославиться своей несдержанностью.
— Не страшно, справишься, — тихо шепнула вампирша, но подруга одарила ее безумным взглядом.
— Ты не знаешь, каково это…
— Вилора, — вперед выступил забрызганный кровью Герд. — Я лишаю тебя права быть человеком. До конца соревнований или до смерти ты будешь находиться в боевом обличье.
Несчастная застыла, лишь губы шептали беззвучное «нет».
— Что может быть страшнее для той, кто убила в боевом облике свою семью? — Хранитель усмехнулся, и от этой усмешки по телу претендентки пошла дрожь. — Выполняй!
— Или что? — последовал хриплый вопрос.
— Ты знаешь, что, — жестко ответил демон, делая ударение на последнем слове.
Плечи наказуемой поникли, и она приняла истинный чудовищный облик, отойдя подальше от Натэль. Суккуб испуганно поглядела на подругу и едва сдержала вздох ужаса. Невозможно было смотреть в огромные серебристые глаза без страха.
Оракул, взирая на все это со снисходительной улыбкой, махнул рукой, отпуская покаранных. Толпа расходилась, и вскоре на площади остались только Динас и Хранители.
— Вас тоже ждет наказание, — ледяной голос оракула заставил демонов остановиться. — Колдовство такого уровня, и не почувствовать.
— Действительно, — согласился Амон и скрестил руки на груди. — Хорошо, что ПОСЛЕ того, как они пропали, мы сообщили про это колдовство вам. Не узнай вы о нем…
Многозначительная тишина повисла над площадью. Четверо мужчин смотрели на оракула, давая ему осознать, КАКОЕ обвинение только что прозвучало.
— Все, кроме квардинга Ада — пошли прочь. Каждый из вас завтра с раннего утра и до поздней ночи будет заниматься с молодняком. Свободны.
Поклонившись Динасу, отосланные удалились. Хранители с одной стороны досадовали, с другой — радовались. Заниматься с малышами (которых было — по пальцам пересчитать) — дело непростое и, в общем-то, обременительное, но — с другой стороны — это лучше, чем… Чем что-либо другое.
— Ты который раз идешь против меня, сын бывшего левхойта, — отбросив притворство, сказал старый колдун, когда ненужные свидетели ушли. — Уверен в себе? В тех, кто тебя окружает?
— Вы не почувствовали волшебства, оракул. Ваше могущество слабеет, — демон сделал шаг вперед. — И вы это понимаете. Только предателя ищете не там. Среди моих демонов его нет.
— Тебе виднее, — Динас прищурился. — Но предупреждаю. Еще одна попытка подорвать мой авторитет — и я с радостью напомню о своем могуществе, размазав тебя по стенке. Свободен.
Амон не стал задерживаться. Даже не поклонился, как приличествовало. Бездна, которой он щедро поделился с Лиринией, росла в душе, рождая беспросветную усталость и равнодушие. Шесть дней квардинг боролся с ней и проигрывал, а сейчас уже не помнил, за что боролся. Усталость засасывала рассудок, а те, немногие чувства, что еще были — стирались. Даже Зверь все реже поднимал голову, напоминая о себе, лишь скулил иногда от необъяснимой тоски.
