— Я знаю, — сказал Золтан.
— В-вот как? Интересно. Вы скажете мне?
— Какой смысл? — скривился Хагг. — Ты уже выбрал свою сторону.
— П-простой взгляд всегда однобок, — повторил Томас, глядя Золтану в глаза. — Чтоб увидеть к-картину целиком, в-всегда необходимо выслушать обе стороны. Г-говорите спокойно. Если всё так плохо, я приму это как исповедь. В к-конце концов, я всё-таки священник.
— Что ж, — решился Золтан, — если честно, Лис хотел, чтоб я рассказал тебе всё. Надеюсь только, что здравый смысл возобладает. Я из Олтении, ты прав. Примерно десять лет тому назад я был главой секретной службы господаря. Однажды, когда я жил в Маргене, ко мне пришли трое. Один из них называл себя Лисом. Он сказался травником, и у него был меч... необычный меч. Тогда я ещё не знал, с кем свела меня судьба...
Часа Золтану едва хватило, чтобы вкратце рассказать всю историю и обрисовать то, что связывало травника Жугу и трёх «мышат» из Гаммельна, а также кем являлись эти самые «мышата». Пока он говорил, они прошли меж ратушей и старым домом Де Плессе и вышли на Смиттенэнде. По обе стороны потянулись скобяные лавки и галантерейные магазинчики. Брат Томас слушал, не перебивая, только изредка кивал, когда что-то становилось для него понятным. Он ни разу не спросил ни о чём, даже не взглянул Золтану в лицо. Самые поразительные сведения о своём прошлом и деяниях травника он принимал спокойно. Впрочем, Золтана это не обмануло: умом мальчишка понимал, что мир не делится только на чёрное и белое — не может быть такого в принципе, но воспитание, привычка, вся его система знаний о божественном и земном говорили иначе. И всё же сказывалась логика. Этот маленький монах, этот мальчик был способен мыслить беспристрастно, отсекая лишнее и оставляя единственное, даже будь оно невероятным. Всё та же «Бритва Оккама»: ne quid nimis — не умножай сущностей. Братья-доминиканцы слишком хорошо учили своих питомцев думать.
Пока он говорил, а Томас слушал, они успели обойти полрынка и наполнить корзину всем, чем собирались, включая горку яблок, грецкие орехи и две дольки мёда в сотах. Две шальные пчелы увязались за ними и теперь ползали по крышке корзинки; Томас не стал их прогонять.
— Я могу сравнить это с болью, — говорил Хагг, когда они снова подходили к улице, на которой располагалась типография. — Боль — ужасное чувство. Но без неё нельзя жить, потому что боль даёт сигнал, когда нам угрожает опасность, заставляет нас быть внимательными с острым ножом и горячей сковородкой. Но, подав первый сигнал, боль превращается в нашего злейшего врага, терзая нас мучениями. То же и страх. Ты избавлен от долгих мучений, но ничто не даёт тебе знать об опасности. Отсутствие страха ведёт к безрассудству. Жуга совершенно не думал об этом, когда отобрал у вас страх. Он хотел как лучше. Он мне говорил, но я тогда не понимал. И к девушке, и к твоему детскому другу страх вернулся. Ты, похоже, избежал их участи. Может быть, твой сан хранил тебя... Не знаю, плохо это или хорошо. Но вы должны соединиться, как-то снова оказаться вместе.
— Для чего?
— Не знаю, — признался Хагг. Подумал и добавил: — Может, для того, чтобы спасти этот мир.
Брат Томас задумался и не ответил.
— Скажите главное, г-герр Мисбах, — наконец произнёс он, — какой вы веры? К-католик? Протестант? А может, вы приверженец в-византийской ереси? Или вообще м-мусульманин?
— Я верю, что Господь един и милосерд, — помолчав, ответил Золтан. — О прочем я стараюсь не думать.
Они вошли. Комната была пуста. Золтан постучал по столу костяшками пальцев — никто не отозвался. Он постучал ещё и ещё, и только минуты через полторы из-за занавески показался давешний старик.
— А, это вы, — узнал он. — Проходите, любезнейший. И вы, брат проповедник, проходите тоже.
— Вы прочитали книгу? — без предисловий спросил его Хагг.
— Да, прочёл, хотя и не до конца. Вполне солидный труд. Я буду это печатать.
Золтан посветлел лицом.
— Прекрасно! — выдохнул он. — Я надеялся на это. Каковы условия?
— Обычные, — ответил печатник и посмотрел на тетрадь. — Мы предоставляем бумагу, станок и набираем текст. Переплетаем тоже сами. Думаю, cто книг — вполне достойное количество. Десять получите вы, остальные остаются у нас для продажи. Если хотите — можете выкупить и забрать все оставшиеся экземпляры. Сейчас мы составим договор, а местный нотариус его заверит.
Томас с корзинкой, полной зелени, тишайшим образом стоял в сторонке и рассматривал корешки переплётов на полках. Хагг поймал себя на мысли, уж не выискивает ли тот запрещённые или еретические труды.
— Меня мало интересуют книги, я вполне удовлетворюсь деньгами, — несколько торопливо сказал Золтан. — Одной книги мне хватит с лихвой. Ещё одну я хотел бы передать автору. Итого две.
— Если это не п-покажется наглым, — вдруг вступил в разговор брат Томас, — я хотел бы п-попросить экземпляр и для меня.
— Тогда три, — решил Золтан. — Три книги меня полностью устроят.
— Как скажете, — кивнул печатник, — три так три. За ходите месяцев примерно через пять, а лучше — через полгода, и вы получите свои деньги.
— Полгода? Так долго? — поразился Хагг.
— Процесс печати — хлопотное дело, — со вздохом посетовал типограф и покашлял в кулак. — Раньше, когда книги переписывали от руки, на это уходили годы, а в итоге получалась только одна копия... Заходите через полгода. Это хороший срок.
— Хорошо. Куда мне надо пройти?
Старик опять откашлялся.
— Никуда не надо. Документ составим здесь, контора нотариуса в доме напротив. Правда, есть одна формальность...
Золтан насторожился.
— Какая ещё формальность? — спросил он.
— Ваша рукопись без подписи. — Старикан повернул тетрадь так, чтоб показать безликую, пустую крышку переплёта, а затем открыл первый лист, который так же был девственно чист. — Аноним, — сказал он. — Конечно, можно напечатать и так, но для науки лучше, если на титульном листе будет имя автора. Итак?..
Золтан на мгновение задумался, почесал подбородок и вдруг усмехнулся и поднял бровь, как человек, которому пришла в голову оригинальная идея.
— Пусть будет Фукс[85], — сказал он.
— Инициалы?.. — Печатник взял перо и обмакнул его в чернила.
— Л. Фукс. Этого достаточно?
— Вполне.
Они составили два договора и скрепили их подписями и рукопожатием.
— Я рад, что не ошибся в вас, герр Руж, — сказал Золтан, пряча свой экземпляр в сумку.
— Я не Руж, я Даубманнус, — поправил его печатник. — Мишель Даубманнус. Пьер Руж — это мой компаньон, его сейчас нет. И запомните на всякий случай: Даубманнус, а не Даубманн. Как человек учёный, я предпочитаю латинское написание. Сохраните документ.
