Венок умер. Стебли развалились, цветки, роняя высохшие лепестки, посыпались на каменный пол. Нитка, как змейка, свилась под самым порогом, но теперь она больше ничто не связывала.
Неемия вернулся в комнату. Он так сильно стискивал зубы, что челюсть у него болела.
— Свободна, — шептала, колыхаясь на кровати, корриган. — Свободна…
Неемия поглядывал на нее исподлобья, прикидывая, как бы ловчее подхватить ее на руки, но подойти пока не решался.
А корриган вытянулась во весь рост и принялась вертеться и извиваться, как будто ее охватил порыв неистового сладострастия. Неемии стало дурно. Перед его взором мелькали ноги-столбы, поросшие густым черным жестким волосом, тряслись огромные груди, вздымался живот с набухшим пупком. Затем по всему туловищу корриган прошла длинная дрожь, чудище обмякло и замерло.
Неемия нерешительно окликнул пленницу:
— Гвенн!
— Я здесь! — послышался веселый голос. Низкий, но вовсе не хриплый и как бы пронизанный смехом.
Над неподвижной жирной тушей поднялась тонкая фигурка. Красные волосы волной падали на хрупкие плечи, в зеленых глазах плясали искры.
— Это я, — повторила она. — Подойди же, Неемия, не бойся.
Он нерешительно шагнул к ней. Покосился на то, что валялось на кровати. Корриган сбросила с себя оболочку монстра, как змея, меняющая кожу. Девушка, стоявшая на коленях в изголовье кровати, и была настоящей Гвенн.
Она протянула к нему руки.
— Помоги мне, пожалуйста, — попросила Гвенн. — Я не могу встать. Ты ведь обещал понести меня, помнишь?
Без всяких усилий Неемия поднял девушку. Она обвила его шею, прижалась щекой к его щеке.
— Ты и вправду не похож ни на кого из людей, Неемия… — прошептала она ему в самое ухо. — От твоей кожи пахнет корицей.
Не отвечая, он быстро пошел к выходу. Перенес ее через порог и выбрался из запретной части замка, спустился по лестнице во двор.
Звездный свет упал на запрокинутое к небу лицо Гвенн, рассыпался по ее коже серебристыми веснушками. Она тихо засмеялась, и Неемии почудилось, что еще немного — и он взлетит вместе со своей легкой ношей.
Вместе они покинули замок через маленькую боковую дверцу справа от ворот. Сейчас ее никто не охранял: благодаря усилиям герцога Жана де Монфора в Бретани царил прочный мир; что до соседей, то никто из них не рискнул бы сунуться в Керморван, хотя кое-кому, возможно, и хотелось бы куснуть заносчивого Врана за бока.
Перед Гвенн расстилались поля и луга. Она жадно втягивала ноздрями свежий воздух.
— Проси у меня, чего хочешь, Неемия! — сказала она.
После недолгого молчания он отозвался:
— Я прошу только одного: будь всегда так счастлива, как сегодня, Гвенн!
Она замерла в его объятиях.
— Ты не хочешь ни долголетия, ни богатства?
— Я не могу взять дар от корриган, — ответил Неемия.
— Чего же ты боишься? — Она тихонько засмеялась, выдыхая ему в ухо и с удовольствием глядя, как он непроизвольно ежится.
— Боюсь привязаться к тебе — ведь рано или поздно придется тебя отпустить, — ответил он. — Не соблазняй меня дарами. Я не гожусь, чтобы быть твоим возлюбленным.
— Почему? — Она вцепилась пальцами в его вьющиеся волосы и больно дернула.
— Потому что ты любишь кого-то другого.
Неемия опустил ее на землю. Она попыталась встать, но не смогла и, упав, опять засмеялась.
— Я понесу тебя на спине, — сказал он, присаживаясь перед ней на корточки.
— Отнеси меня к ручью, — попросила она. — Там я быстрее приду в себя.
Так они и поступили. Неемия шел, озаряемый луной, и луга сами бросались ему под ноги, точно провинившиеся подданные. Он бежал, и корриган сидела на его плечах; ее босые ноги болтались по бокам. Он мчался, а она держалась за его волосы и хохотала у него над ухом. Она кричала, и орала, и голосила, и ее вопли наконец сложились в осмысленные слова.
И Гвенн прокричала:
— Вот тебе мой третий дар, сир Вран де Керморван: придет к тебе тот, кого ты считаешь умершим, и займет твое место! Вот тебе мой третий дар, вот тебе тот тайный дар, о котором ты и думать забыл, сир Вран де Керморван, проклятый Вран де Керморван!
Глава вторая
ВИННЫЙ ПОГРЕБ
Когда Неемия проснулся в отведенных ему покоях, наступило самое обыкновенное утро. Люди и звери занимались своими делами, а солнце на небе — своим, и каждый перемещался по вселенной сообразно размеру: солнце двигалось величаво, люди — куда суетливей; но быстрее всех носились муравьи.
Неемия внимательно осмотрел свою одежду — не осталось ли на ней вчерашней грязи, и сам, пока никто не заметил, вычистил сапоги.
Скоро явился Ян. Поразмыслив, мальчик сменил открытую неприязнь на услужливость. Приезжий оказался щедр и незлобив; на проделки слуги не пожаловался и отчета в выданных деньгах не потребовал. Поэтому Ян отвесил кривоватый поклон и, не забыв улыбнуться, произнес:
— Доброе утро, господин.
Неемия ответил рассеянной улыбкой.
Ян принес кувшин для умывания, а с локтя у него свешивалась корзинка, куда он положил съестного ровно в два раза больше, чем требуется для завтрака одному человеку среднего телосложения и умеренных потребностей.
— Если хотите, я полью вам, — предложил Ян.
— Только осторожней — я вчера порезался, — сказал Неемия и протянул руки над тазом.
Красивые у него руки, с длинными ровными пальцами, и ногти не обломаны. Правую действительно где-то поранил.
— Я бы мог вам помочь, — решился Ян. — Самому себе трудно перевязать.
Неемия подал ему лоскут чистой ткани.
— Оторви полоску.
— До чего же тонкая! — изумился Ян. И подступил с одним из тех вопросов, что не давали ему покоя: — Неужто вы так богаты, господин, что запросто можете такую тонкую вещь изорвать?
— Богаче многих, — признал Неемия. — Но это не мое личное богатство, оно принадлежит всей семье, которая сейчас перебралась в Голландию.
Мальчик оторвал полоску и весьма сноровисто принялся перевязывать ему палец.
— А у вас есть дети, господин?
— Нет.
— И жены нет?
— Нет.
— А вы правда еврей?
— Сложный вопрос, — ответил Неемия. — Мой крестный отец, английский рыцарь граф Уорвик, зовет меня «Джон Белл», и этим же именем называет меня капеллан. Но моя мать дала мне другое имя.
— А это правда, что еврейки все безобразны? — выпалил Ян и тут же залился краской.
Неемия фыркнул:
— Кто тебе такое сказал?
— Да все так говорят, только я не верю, — признался мальчик. — Полночи про это думал. Если еврейки так уж безобразны, то как же у них рождаются красивые дети, вроде вас?
