Он ушёл и вскоре вернулся с растрёпанной, неряшливо одетой старухой.
— Вот, матушка Элишка, надо на пару дней приютить двух хороших людей. Но так, чтобы об этом никто не узнал. Найдётся местечко? — прокричал он ей на ухо. Матушка Элишка, как видно, была глуховата.
Старуха молча протянула руку со сложенной ковшиком ладонью.
— Надо же, какой знакомый жест, — буркнул Вольфгер, высыпая ей в ладонь монеты. Матушка Элишка внимательно осмотрела каждую, осталась довольна осмотром и что-то по-чешски буркнула Яну, ткнув корявым пальцем в дом.
— Ну вот, всё и уладилось, — с облегчением сказал Ян, — матушка не больно-то разговорчива, вы не обращайте внимания, она всегда такая, зато и языком болтать, где попало, не станет. Верный человек, проверенный. Пойдёмте, я покажу вашу комнату.
Комната оказалась крохотной и донельзя грязной. Чиркнув кресалом, Вольфгер зажёг свечу и увидел, как по стенам врассыпную бросились тараканы.
— Знаешь что, Ян, мы, пожалуй, переночуем на сеновале, — сказал он.
— Как хотите, — пожал плечами Бржихачек, — только ночью ещё холодно — от реки тянет, да и потом, старуха всё равно деньги за постой не вернёт.
— Бог с ними, с деньгами, — отмахнулся Вольфгер, — видел, сколько там тараканов? Наверное, и клопов полно, загрызут ночью. А на сеновале этой нечисти нет. Будет холодно — в сено зароемся, ну и плащи у нас тёплые, не замёрзнем.
— Как хотите, — ещё раз повторил Ян. — Что-нибудь ещё вам нужно?
— Тут трактир где-нибудь поблизости есть? — спросил Вольфгер.
— А как же, конечно есть, только вам туда лучше не ходить, чужаков тут не любят. И вообще, чуть не забыл предупредить, вы без меня со двора не выходите.
— Тогда ты сам сходи, — сказал Вольфгер, — вот тебе деньги, купи бочонок хорошего пива и поесть что-нибудь, чтобы до утра хватило, ну, сам сообразишь.
— Пиво — это правильно! — повеселел Ян, — тогда уж и сливовицы, верно? Я сейчас!
Вольфгер и Карл вошли в сарай, и в полутьме стали устраивать себе место для ночлега.
— Какой сегодня день был длинный, — сказал Карл, со вздохом вытягиваясь на сене, — ведь только утром приехали, а кажется, будто мы в Праге уже седмицу, не меньше.
— Да, денёк выдался — не приведи Господь, — согласился Вольфгер. — Что-то я от всего этого уставать стал, а ты, Карл?
— Домой бы, — мечтательно протянул оборотень, — в Альтенберг, и чтобы лес кругом, озёра, горы, всё родное, знакомое. Человека раз в день встретишь — и то хорошо. Воздух чистый, прозрачный, вкусный. А здесь… Скажите, господин барон, ну почему здесь везде воняет?
— Там, где много людей, всегда воняет, с этим уж ничего не поделаешь. А матушка Элишка ещё и скотину держит…
— Нет, навоз — это дело привычное, — возразил Карл, — я о другом…
— Потерпи, недолго уже осталось, вот найдём Мюнцера, поговорим с ним, и тогда уж домой…
— А как же его теперь искать? Из Унгельта мы сбежали, Иегуда про это место не знает, а нам в городе появляться никак нельзя, схватят за милую душу.
— Думал уже, — ответил Вольфгер, — а что если Яна попросить поискать? Он же целыми днями по городу шныряет, пока все трактиры не обойдёт, небось, домой не приходит. Предложу ему денег, пусть поищет.
— Это вы хорошо придумали, господин барон, — сказал Карл. — Только… как вы думаете, не выдаст он нас?
— А зачем ему нас выдавать? Мы же ему хорошо платим.
— Так и за наши головы, может, награда назначена, и немалая, вдруг соблазнится?
— Ну, может, и так, только у нас с тобой выхода всё равно нет, придётся ему довериться. По крайней мере, ночь проведём здесь, а утром подумаем.
Они замолчали.
Вольфгер уже дремал, когда, наконец, вернулся Ян и стал шумно расставлять принесённую еду, деревянные кружки и тарелки. Вольфгер и Карл так устали, что ели мало и неохотно, отдали должное только пиву, которое оказалось на удивление свежим и холодным, а Бржихачек ел и пил за троих, урча и чавкая, как барсук.
Когда все кнедлики были съедены, миска с соусом опустела, а пиво в бочонке плескалось на дне, Вольфгер, откинувшись на солому, негромко спросил:
— Послушай, Ян, а ты не мог бы помочь нам ещё кое в чём?
— Сделаю всё, что — ик! — смогу! — с готовностью ответил студент, стараясь подавить сытую отрыжку.
— Надо найти одного человека, а нам в город, сам понимаешь, нельзя.
— Если он в Праге — найду! — самоуверенно ответил Ян. — А как его зовут? Кто он такой?
— Он, понимаешь ли, проповедник, приехал из Саксонии, а зовут его Томас Мюнцер, — ответил Вольфгер.
— Хм… Мюнцер… Мюнцер… — забормотал Ян и вдруг хлопнул себя по лбу: — Во дела! Так я же его знаю!
— Откуда? — спросил Вольфгер, которому подозрения Карла стали казаться всё более обоснованными.
— А я его проповедь — ик! — слушал! — не замечая холодка в голосе барона, пояснил Ян. — В Вифлеемской часовне.
— А где эта Вифлеемская часовня? — вмешался Карл.
— Рядом, здесь всё рядом, но на той стороне, вам всё равно туда нельзя.
— А о чём была проповедь, не помнишь? — спросил Вольфгер.
— Точно не помню, всё-таки это давно было, но что-то о конце света, о том, что люди, дескать, своими грехами его приближают, и что долг истинно верующих перебить всех грешников, и вот после этого на земле воцарится Царство Божье. Он мне тогда показался бесноватым, что ли, не знаю, как лучше сказать. Может, для крестьян неграмотных такая проповедь и сойдёт, а у нас в Праге народ учёный, ко всяким проповедникам привык, любит, чтобы речь гладкая была, логика, доказательства, словом, всё по канонам благородной риторики. Не пришёлся Мюнцер здесь, с холодком слушали, ну, он, конечно, это почувствовал. Больше я на его проповеди не ходил, потому что неинтересно. Что с ним стало, не знаю. Но теперь я понял, кого вы ищете. Зачем — не спрашиваю, но если этот Мюнцер в Праге, я его найду и вам предоставлю, будьте благоуверены.
Я ночевать здесь не буду, а вы никуда со двора не уходите, ждите меня. Завтра к вечеру я приду и всё как есть доложу. Спокойной вам ночи, господин барон, и вам, герр Карл.
Ян ушёл. Карл повозился на сене и заснул, дыша, как всегда, беззвучно. Вольфгер ни разу не слышал, чтобы оборотень храпел или стонал во сне. Барону не спалось. Он вышел из сарая и присел на колоду для рубки дров.
Было тихо, только шумела на перекатах Влтава, тихонько фыркали лошади, возились в своём закутке куры, да где-то орал пьяный, которого, должно быть, вышвырнули из кабака. Ночное небо было высоким и почти безоблачным, светили весенние, яркие, чисто вымытые звёзды, от реки тянуло сыростью. Пахло хлевом и сырым деревом. Мир казался на удивление прочным и вещественным. Казалось, в нём не было места грязным, фанатичным монахам, безумным проповедникам, призывающим к бунту, добропорядочным пражанам, для чего-то заставляющим иноверцев носить дурацкие колпаки с рогами… И, тем не менее, всё это было. Вольфгер знал, что весенняя ночь, которая милосердно скрыла грязь, кровь, жадность, похоть и сластолюбие, скоро кончится, и жизнь продолжит свой бесконечный круговорот.
