Люди любят, когда им рассказывают что-то интересное. Вот только интересы у всех разные. А потому они слушают одно и то же с разным интересом. Поэтому, глуп тот рассказчик, кто винит людей в неумении слушать. Но мудр тот, кто винит себя в неумении рассказывать.
Хотя, что может быть труднее, чем поведать историю?
И все же может — поведать интересную историю.
И что может быть легче, чем поведать интересную историю?
Особенно для того, кто умеет это делать.
Барон внимательно слушал меня, не перебивал и не переспрашивал. Возможно, он просто хотел отвлечь мысли от тяжелой действительности. Пусть он уже не раз вершил казнь, но все равно в глубине души он хороший человек. Он требует лишь одного — безоговорочного подчинения. Поэтому тех, кто принял его требование, он любит и ценит. Тех, кто противится — наказывает и казнит. Все как всегда.
Я рассказывал о жизни в далеких странах, о людях с другим цветом кожи, о неведомых животных и птицах, которые встречаются там. Я рассказывал о том, каков быт тех людей, какие они строят дома, как устроены их сообщества и королевства. В каких богов они верят, какими именами друг друга называют. И, разумеется, чего больше всего желают.
Лой де Гарра удивленно причмокивал, кивал, ухмылялся и вздыхал. Я же улыбался. Да, как просто вызвать у человека изменения в душе. Достаточно подобрать лишь слово. Слова подобны стрелам. В руках неискушенного новичка они приносят мало толку. Но в руках меткого мастера бьют точно в цель. Вот почему сердце можно пронзить одним лишь словом…
Через некоторое время я увидел возле барона его верного вассала. Берд проходил мимо, но, услыхав наш разговор, остановился, прислушался, а после подсел. Увидав его заинтересованное лицо, к нам присоединился Диркот. Он прекрасно знал — Берда мало чем удивишь. И он решил, что речь зашла о чем-то очень важном. Я неприметно улыбнулся, видя пополнение в своих рядах. Затем к нам подсели еще три рыцаря, затем еще два, затем еще, еще и еще.
В конце концов, я стал центром всеобщего внимания. Весь отряд, кроме охраны сгрудился возле нашего костра, обступив плотным кольцом. Даже кашевары на миг позабыли обязанности и сидели в тесном кругу, не выпуская из рук темных половников. Солдаты иной раз открывали рты, сверкали щербатыми улыбками, качали головами. Рыцари удивленно хмыкали, задумчиво сопели. Я ликовал. Нет лучшей награды для рассказчика, чем искреннее внимание слушателей. Но главное, я в очередной раз убедился: не важно, что ты рассказываешь, но важно — как ты это делаешь. А это уже зависит от опыта, знаний, мастерства.
Но еще больше это зависит от изначального желания.
Я всматривался в их заинтересованные лица, в их широко открытые глаза. Я прислушивался к стуку их закаленных сердец, к их глубинным переживаниям, к их желаниям. Я черпал силу в них же самих. Пытался понять — чего они хотят услышать, и давал им это.
Кто они? Они же воины. Поэтому я живописно рисовал воинов других стран, их образ жизни, привычки, устремления. Их оружие и доспехи, их боевые правила и стратегии, их кодекс чести. Их страсти и любовь. Они же слушали с раскаляющимся любопытством. Глаза их жадно блестели в отсветах пламени. Лица превратились в застывшие маски. Они страстно внимали каждому слову. И то была самая высшая для меня награда.
С другой стороны мне было неловко — ведь я давал им и ложь. Я частенько привирал и приукрашал, раздувал некоторые ситуации до невообразимых размеров, а некоторыми непозволительно пренебрегал. Словом, искажал истину по своему желанию. Но я знал — истина в чистом виде суха, скучна и безынтересна. Она подобна хлебу. Да, он нужен всем, и все его едят. Но если вкушать один лишь хлеб, человек начинает давиться. В то время как ложь подобна воде — она изменчива и непостоянна, но тоже нужна. Потому как есть всухомятку не очень приятно и полезно. Так и здесь. Меня бы попросту никто не стал слушать, если б я говорил одну только правду. Но мне хотелось, чтобы меня слушали. А потому истина переплеталась с ложью. И меня слушали. Ломти хлеба запивались водой, и с легкостью проскальзывали внутрь.
Даже измученный Хельд насторожился, проявляя интерес к моим историям. На боль и обиду он уже не обращал внимания. Он безмолвным призраком приподнялся возле соседнего костерка, насколько позволяли путы, и жадно вытянул шею. На исцарапанной груди багровел свежий ожог. Ночь бережно ласкала его своей живительной прохладой. Кровь перестала сочиться из разбитых губ и носа. Лишь запекшиеся пятна на рубахе и в бороде напоминали о пережитой недавно боли. Даже страх за судьбу дочери уже не омрачал его. Волны ночной прохлады окрыляли его смутной надеждой.
Время затянулось. Ветер задремал. Луна поползла к черным силуэтам холмов. Звезды яркими светлячками озаряли изломы далеких гор. Их тающий свет загадочно играл в распахнутых глазах воинов. Они обступали меня, словно ночные хищники. Их взгляды пахли голодом. Не только привычным голодом, но еще голодом познания. Закончив очередную историю, я обвел их изучающим взором, пошмыгал носом и неожиданно обратился ко всем:
— Ну и что вы поняли, почтенные воины? Какую мудрость извлекли? Если вообще что-то извлекли.
На миг все замерли, задумались, принялись осторожно переглядываться. Многие солдаты с беспомощной мольбой уставились на барона и его рыцарей. Кто-то скреб щетину, кто-то макушку. Кто-то посмотрел в темное небо, словно надеялся отыскать там ответ. А кто-то прикрыл глаза и впал в размышления. Наконец Берд кашлянул и робко (а еще бесстрашный воин) подал голос:
— Воины — всегда опора любой армии. Везде так. Армия же — сила королевства. Нет ни единого королевства без армии. Воины, они… они… как хребет. На нем все стоит. И если его перебить, то все королевство сразу рухнет.
— Хорошо, — довольно прищурился я, глядя, как по лицу Берда расплывается наивная улыбка. — Кто еще что думает?
— Армии есть в любом королевстве, — высказал свое мнение Диркот, бросив кислый взгляд в сторону сияющего Берда. — Это ясней ясного, и утверждать это бессмысленно. Главное же — как они воюют. Главное — их вооружение и стратегия. Тело с хребтом еще не залог победы. Важно еще — как оно двигается. Насколько оно гибко и подвижно. Но, что я определенно понял — везде решающую роль играют стрелки. Без них никак. Ни одно войско не обходится без стрелков. Хотя их всегда неоправданно лишают славы. Сначала пользуются, а потом забывают, будто их и не было вовсе. Несправедливо.
— Еще? — улыбался я, наблюдая за изменениями в лицах Диркота и Берда.
Зашевелился и заскрипел барон. Приподнялся на подстилке, усмехнулся в усы, обвел свое воинство каменным взглядом. Все по обыкновению сжались. Воцарилась кратковременная тишина. Но ее тут же вспорол тяжелый уверенный голос барона:
