Но у Крейтона вырывается облегченный вздох — по крайней мере, судебных преследований за расправу над разбойниками не будет. Значит, незачем церемониться. Снять этих хлопцев, если только они не такие же храмовники, как он сам, не так уж трудно. Даже и одному. Хорошо бы уничтожить и первопричину ареста, то есть ненаглядного муженька Аэ.
Ага, там не одна изба, отмечает Воитель, когда заклинание высвечивает еще несколько помещений, в том числе скрытые под слоем дерна землянки. Целое логово. В них — несколько десятков вояк с топорами и рогатинами, со сколоченными из досок самодельными щитами. Бывшие крестьяне, подавшиеся на большую дорогу. А вот — настоящие. У них и кольчужки есть, пусть простенькие, и щиты настоящие, и мечи с копьями. Дюжина чернобородых пуладжей, пяток ствангарцев — судя по выправке, дезертиры. Они отсыпаются в землянках на окраинах лагеря, прикрывают ту самую избу. В избе нечто вроде штаба — атаман с помощниками. Интересно, что бы сказал генерал-губернатор Айвенда, узнай он, что милях в десяти от столицы ошиваются полторы сотни бандитов с собственной пушкой? И, кстати, какое к этим ребятам имеет отношение Беренгард? Награбленное, что ли, скупает?
Но бывший мельник — фигура посерьезнее. В соседней комнате в той самой избе, бывшей еще недавно сторожкой лесника, идет совещание импровизированного штаба, и Беренгард говорит, а разбойники слушают его почти с раболепием.
— Как же мы нанесем удар? У нас сто сорок шесть бойцов (вы видели, каких, почтеннейший) и пушка, — говорит атаман. — Войти в город, напасть на гостиницу можно, но как будем выбираться? Порешат всех…
— Вы же арестовали Аэллу, прикинувшись городской стражей.
— У нас лишь пять форменных плащей. Это не выход.
— Об этом, уважаемый Гафур, не беспокойтесь. Принц Валианд поможет. Если план осуществится, вы станете полковником имперской армии, а ваши прежние художества на дорогах будут прощены.
— Это какие же? — деланно удивляется чернобородый атаман.
— О, перечислять долго. Ну, например, уничтожение труппы бродячих артистов шестнадцать лет назад. Если помнишь, я просил тебя отдать их танцовщицу, а ты решил погреть руки и продал соплеменникам.
— Лишь по необходимости. Людям надо платить.
— Но сейчас ты мне ее вернешь когда выяснишь у нее, что просил Валианд.
— Что я должен узнать? С кем она прибыла?
— Именно. И, главное, зачем. Это нужно сделать как можно скорее.
— Средства?
— Любые. По возможности, она должна остаться в живых. Все-таки не хотелось бы овдоветь раньше времени.
— Ясно, — хмыкает атаман. — Значит, попользоваться ею мы можем?
— А это, мой друг, уже наглость, но… Ладно, сделаем исключение: творите с ней, что хотите, но если она подхватит дурную болезнь или понесет — как хотите, а вы за это заплатите.
Атаман моргнул.
— Понял. Учту.
— Прекрасно. Но имейте в виду, Гафур: Аэлла должна заговорить сегодня.
— Все сделаю! — с собачьей преданностью глядя на Беренгарда, произносит атаман. У меня есть подходящий человек, он ее быстро расколет…
— Надеюсь…
Крейтон прерывает заклинание. Интересно услышать продолжение разговора, но все ясно и так. Во-первых, этот Беренгард и впрямь замешан в таких вещах, за которые мало и четвертования. Во-вторых, Аэллу надо спасать как можно скорее, пока ее не подвергли пыткам. А в-третьих, если покровителем этих ребят является принц Валианд, и у него есть какой-то «план», в результате которого Гафур может стать полковником, то… То у Императора в любой момент могут возникнуть проблемы, и тогда — прощай, подорожная.
Кстати, а где маги? Крейтон не может поверить, что обошлось без жрецов. Затевать в Империи переворот, не добившись хотя бы нейтралитета Храма Аргишти, будет только безумный.
— Нашел? — был первый вопрос Тетрика.
— Да. То, что нужно. Но и проблем у нас прибавилось.
— То есть?
— Придется одновременно освобождать Аэллу и добывать доказательства измены. А главное преимущество — внезапность — можно использовать только раз.
— Тебе потребуется напарник, — вдруг решает Тетрик.
— То есть?
— Я пойду с тобой.
Крейтон окидывает его взглядом с ног до головы, будто видя впервые.
— Да, напарничек из тебя выйдет знатный, — хмыкает он. — Такой напарник, какой даже нашему Воеводе Аргелеба не снился… Да что Воевода? Сам Блистательный от такого бы не отказался. Ты хоть раз в руках оружие держал, танцор кантхи?
Тетрик мог бы рассказать, каково это — бежать под ливнем стрел к Ратуше по открытой всем ветрам площади, когда страшно даже не за себя — за сестру, чья мокрая от пота ладошка может в любой миг выскользнуть из руки. Каково в гуще рукопашной свалки во время вылазки (а потом — в душном лазарете, когда из ноги извлекают болт, а обезболивающих снадобий катастрофически не хватает). Каково на дымящейся, изуродованной палубе, когда над которой свистят ядра и визжат осколки, мчаться через кишащий смертью воздух с тележкой, на которой дымится раскаленное пушечное ядро… К восемнадцати годам он повидал такое, о чем иные до старости знают лишь по книгам. Но не рассказал, потому что знал: сейчас весь этот опыт не нужен. А Крейтон, уже понимая, что к чему, на всякий случай уже задает уточняющие вопросы, готовясь вынести окончательный вердикт.
— Ты что умеешь? На мечах можешь? А ножом?
— Один раз сестру от пьяных матросов защищал…
— Это мелочь, я впервые человека в семь лет зарезал. Еще что? Тактику боя в лесу знаешь — как перебегать, окапываться, маскироваться? Ну, хоть что-то полезное? Учти, пушка только одна, но из нее нам пострелять не дадут. А как с арбалетом обращаться, знаешь?
Вот это Тетрик знает. Нелегальные рыбаки прежних времен — народ мирный, но если ты вне закона и при этом хочешь жить, обязан владеть оружием, и неплохо. У отца был старый армейский арбалет, а болты к нему всегда можно было выменять у охранников на копченую воблу, которую охранники Рыбачьих ворот из роты незабвенного Жиля Исмея употребляли с самогоном. Когда Тетрику сравнялось десять, отец привез его на крутой и заросший лесом Рыбачий остров. Там, в крошечной долине, со всех сторон стиснутой скалами, отец смастерил из досок мишень и нарисовал углем три круга, вписанные один в другой. Доска была закреплена на выросшей возле речки иве, и отец не успокоился, пока Тетрик со ста шагов не стал всаживать в самый маленький круг два из трех болтов. Учил же он Тетрика просто: в самом маленьком круге закреплял лепешку, и Тетрик не мог ее съесть, пока не попадал в нее болтом. Голод оказался гениальным учителем.
