— Расскажите-ка мне, как вы ухитрились свести дружбу с Яном. Почему-то меня не отпускает чувство, будто эта история имеет самое прямое отношение к тому, что произойдет здесь в самом ближайшем будущем.
— Возможно, — согласился Неемия. — Что ж… — Он вздохнул. — В конце концов, это ведь я нашел в замке корриган и выпустил ее на волю! Думаю, с нее и началось. С корриган. Ее звали Гвенн…
* * *
Герольд у Монфора хороший — глотка луженая, голос разносится над ристалищем, и скамьями, и всей собравшейся толпой… Никогда бы не подумал сир Ив, что у этого человека может быть такой голос. Герольда он несколько раз видел — точнее, ему показывали издалека пальцем: вон, мол, герольд. Немолодой, с жеваным усталым лицом, с виду скучный. Но провозглашает — как бог войны.
Тяжба племянника с дядей, так болезненно задевавшая сира Ива, преподнесенная столь великолепным образом, вдруг превратилась в произведение искусства. Как будто облагороженные мощным и красивым голосом слова «барон Ив де Керморван, сын сеньора Алена де Керморвана» не обозначают того имени, на которое Ив привык откликаться, но свидетельствуют о чем-то недостижимо возвышенном. Да и вообще все происходящее словно бы перестало иметь какое-либо отношение к Иву.
«Как это милосердно, — подумал Ив. — Не будь герольда, я бы, кажется, умер от стыда, что мне приходится отстаивать собственное достояние с оружием в руках — да еще против брата моей покойной матери!»
Неизвестно, какие мысли посещали в эти минуты сира Врана. Оба противника были уже облачены в доспехи; наконечники копий сверкали на солнце, и ноги удобно упирались в стремена. Шум доносился как будто издалека, только голос герольда звучал отчетливо и звучно. Рассеченный решеткой забрала мир был теперь отделен от Ива, и Ив думал о том, что уходит из жизни постепенно: сперва — надев шлем, затем — опустив забрало, и под конец, если Бог не даст ему победы, все накроет окончательная тьма.
Но, едва только эта мысль пришла ему в голову, как Эсперанс совсем рядом с ним произнес:
— Из этой тьмы родится новый свет; впрочем, сегодня Бог даст вам победу, мой господин.
— Ты читаешь мои мысли?
— Просто догадываюсь, о чем вы думаете.
Неожиданно Ива осенило:
— Ты уже побывал в этом времени? Тебе всё известно заранее?
Но, как оказалось, осенило его совершенно напрасно, потому что Эсперанс только покачал головой:
— Я заново проживаю мою собственную молодость, но время-то продолжает неуклонно двигаться вперед… Как и все прочие, в этой минуте я нахожусь впервые и ничего не знаю наперед. Всякий человек — гость в своем времени, а не хозяин ему, и я не исключение. Однако нынче вы поднимаете оружие за правду, а это — половина победы; другая же половина состоит в том, что вы молоды по-настоящему, в отличие от сира Врана; вот уж кто фальшив с головы до ног. У него, быть может, и гладкое лицо, но взгляд и движения старика. Помните об этом, когда направите на него копье.
— Хорошо, — сказал сир Ив.
Он позволил Яну взять коня под уздцы и вывести на поле.
Его отвели в самый конец огороженного участка. Далеко впереди виднелся другой закованный в доспехи рыцарь, похожий на башню, неподвижный на высоком коне. Наконечник копья, поставленного торчком, терялся где-то в поднебесье; Иву пришлось бы сильно задирать голову, чтобы увидеть его.
Герольд опять кричал, трубы ревели, народ шумел так сильно, что Иву начало казаться, будто он находится на берегу моря. И это ощущение успокаивало, потому что море было самым давним его другом и союзником.
Затем он услышал сигнал, о котором его предупреждали заранее: длинный протяжный зов одинокой трубы. И кони стали набирать ход. Сперва они бежали совсем медленно, но затем, привыкая к бегу и тяжести всадников, — все быстрее и быстрее. Ив упер копье в специальный щиток и опустил наконечник. Он все еще не видел противника — забрало мешало обзору; затем перед ним начала расти металлическая гора. Она лязгала и гремела, и сир Ив понял, что это — сир Вран.
Он по-прежнему не видел наконечника Вранова копья, хотя оно было теперь опущено и нацелено Иву прямо в грудь. Конь под ним шел ровно и уверенно, и Ив, чуть подавшись вперед, тоже чувствовал себя вполне уверенно. Ему казалось, что скачка никогда не закончится, и в душе он был рад этому.
И вот наконец он увидел копье соперника — такое длинное и грозное, но главное — такое толстое! Оно как будто не имело отношения к Иву. Еще одна примета надвигающейся башни, не более.
Он видел шлем с остроконечным забралом-клювом, видел развевающиеся ленты на макушке этого шлема, видел яркий щит на груди, и горностаевый фон; и только в тот миг, когда Иву предстали бретонские горностаи, он понял, что перед ним — не двигающаяся башня, не странное металлическое существо, наподобие ожившей шахматной фигуры, которая после поединка будет попросту убрана в коробку. О нет, это был он, сир Вран, его дядя собственной персоной, человек, обманувший его детское доверие.
Сквозь прорези забрала Ива обжег пристальный, пылающий ненавистью взгляд. И рука Ива дрогнула; копье, нацеленное было в середину щита Врана, чуть приподнялось и вонзилось прямо в щели забрала, в то время как сам Ив ощутил резкий толчок в грудь. Он услышал треск, с которым раскололся его щит, и почувствовал двойную боль: в груди, возле сердца, куда пришелся удар противника, и в правой руке, нанесшей удар.
Выронив копье и едва удерживаясь в седле, сир Ив пронесся дальше. Вран мгновенно пропал из виду. Конь бежал по-прежнему быстро, и Иву стоило трудов угомонить его, чтобы он не врезался в толпу и не раскидал зрителей. Наконец они остановились у края поля.
Ив ждал. Он не предпринимал ничего самостоятельно. Жан де Монфор, наставляя его, предупредил, чтобы он ничего не делал сам, без приказания. Если потребуется, ему принесут второе копье. Если возникнет нужда, его развернут лицом к противнику и побудят ко второму сближению. Если будет нужно, ему велят спешиться и продолжить бой на мечах.
«Вы поступаете в полное послушание распорядителю, — наставлял его Жан де Монфор, — он будет руководить каждым вашим шагом, каждым действием. Вы даже по сторонам не должны смотреть без его приказа. Иначе результат вашего поединка можно будет оспорить и счесть недействительным».
Поэтому Ив сидел в седле неподвижно.
Крики, звучавшие вокруг него, становились все громче. Влага обильно струилась по всему телу Ива, начиная с подмышек, а он даже не смел проверить — пот это или кровь. Рубаха его взмокла и липла к коже. Он не поднимал забрала. Мир по-прежнему оставался наполовину призрачным, рассеченный решеткой.
