— Как тебя зовут, мальчик?
— Гай, о мудрая мать.
— Ты тезка нашей Гайне? — удивилась старуха. За ее спиной зашептались другие женщины.
— Молчать, дуры! — взвизгнула глава клана, — Это еще не повод! Не знак! И что ты хочешь, Гай, чтобы мы отдали ее тебе? Это невозможно. Ты — полукровка, и должен жить среди полукровок, и жениться на полукровках. Почетную судьбу жертвы разве можно променять на прозябание с полукровкой?!
— Не убивайте ее, — в отчаянии вскричал Гай.
— Ради тебя мы нарушим традицию? Кто ты такой?
— Я люблю ее.
— Ты только говоришь. Мужчины умеют только говорить.
Гай взвыл, как раненная собака.
— Где эта ваша Пума?! Дайте ее сюда, я сражусь с ней! Если она победит, то пусть забирает мою жизнь, и никогда на трогает Гайне, если побеждаю я… Гайне просто останется с вами, и вы НИКОГДА не принесете ее в жертву!
— Что ты говоришь?! Как ты смеешь! Убить его сейчас же! — закричала старуха.
Гая вовремя толкнул стоявший рядом Михас. Тамареск поднял стеной землю и стрелы не достигли цели. Со всей деревни сбегались войны с мечами. Михас организовал обстрел бананами и твердыми яблоками. Фрукты летели градом на войнов и беснующийся народ. Некоторые подскальзывались на бананах, а меткие попадания яблок в головы значительно подорвали боеспособность клана Рыжехвостых пум. Тамареск разверзал под ногами упавших воинов землю, некоторые их товарищи проваливались туда следом и не могли выбраться. Гай направо и налево творил стеклянные статуи из врагов — силлиерихи застывали в причудливых позах. Эти удары Гая были смертельными. Кто-кто, а он бился не на жизнь — на смерть, ему было что терять. Друзья никогда не отличались кровожадностью, разве что Тамареск в определенные периоды своей жизни был через чур агрессивен. Но теперь на поляне в лесу Забот только Гаю было за что бороться, Тамареск и Михас, защищали себя и друга, но все же старались изолировать врага, а не убивать его.
"Если так продлится, еще хоть пару минут, я точно никого из них не пожалею!" — яростно думал Гай, — "Они будут умолять меня остановиться! Дурни! Они их не убивают! Пацефисты…".
— Прекратить! — раздался властный вопль.
Все мгновенно стихло.
— Вы трое не смейте трогать мой народ, — из глубины леса приближалась полупрозрачная немыслимых размеров Пума, ее круглые глаза цвета жженого сахара яростно пылали. Она подходила к стеклянным скульптурам и освобождала пленников, вытаскивала войнов из ям, поднимала ушибленных фруктами.
— Ты звал, меня маленький, смешной Гай, и вот я здесь. Я принимаю бой!
— Это честь для меня, — Гай перклонил колено.
Очумевший клан Рыжехвостой пумы только сейчас сообразил, что же произошло, и рухнул ниц.
— Встаньте, дети мои, — лениво проговорила Пума и приготовилась напасть.
Гай сделал лассо из стеклянной нити и приготовился к драке. Пума сделала грациозный прыжок, и оказалась рядом с Гаем.
— Она кошка, такая же как я, слушай меня, слушай меня, — вопил Эток.
Не долго думая, Гай скользнул между ее лап, выпустив сразу четыре стеклянных нити, две из них попали точно под колени Пумы и омотались вокруг лап. Что есть сил, Гай дернул за них и Пума повалилась на землю. С диким ревом она порвала эти нити и поднялась на лапы. Гай отступал и прикидывал хватит ли у него сил на другой фокус. Пума была очень большой. Впрочем, стоило попробовать. Гай понесся в лес, что есть сил. Отбежав, достаточно далеко он обернулся и увидел Пуму в прыжке. Гай резко выпустил в нее четыре огромных стеклянных шара. Три попали в лапы. Полеты пумы прервался и она рухнула на землю. Еще один шар тут же коснулся лап. Гай и сам не понял как это произошло, но земля прочно спаялась со стеклом, в которое были закованы лапы Пумы.
Пума рычала и бранилась, но Гай методично заливал ее стеклом. В конце концов он сотворил еще одно чудо света, подобное фонтану у ворот Пратки. В довершение безобразия Гай шутовски поклонился матери Памилле.
— Я победил вашу Пуму, убить ее невозможно она и так мертва, зато теперь она не может ни говорить, ни двигаться.
— Ефо как моху, — заговорила статуя.
Гай шарахнулся от нее и залепил еще одним сгустком стекла.
— Перехтань.
Пума выдрала из земли свои стеклянные лапы и несколько раз прошлась по кругу, неловко переставляя их. Затем она выпустила и втянула почти алмазные когти и довольно облизнулась.
— Ты шделай мне польшую ушлуку, Кай, у меня шнова ешть тело. Теперь я шмоку охотитьшя, и мне польше не нушны эти шертвы. Шпашибо. Прошти, што шепелявлю, но яшык меня пока плохо шлушаетшя.
Гай был в шоке и даже забыл поклониться могущественной твари.
— Шашстливо оштаватьшя, — Пума мотнула стеклянным хвостом и удалилась.
На прощанье она бросила Этоку:
— Ешли захочешь провешти время ш приличной кошечкой, я тебя шду крашавчик.
Тамареск и Михас умирали со смеху. Эток же был очень польщен.
— Ты доказал свою любовь, полукровка, — холодно отозвалась мать Памилла. — Теперь уходи, мы не тронем Гайне.
Принцессу уже отвязывали от жертвенника.
— Но нам надо как-то добраться до дельты Хикона, — сказал Михас.
— Дайте им один ногав, — нетерпеливо бросила Мать Памилла, — на нем вы доберетесь до дельты за день.
— Но мы не умеем управляться с ним, — возразил Тамареск.
— Гайне вы спасли, значит и она вам что-то да должна. Она вас и повезет, — резко огрызнулась мать Памилла и удалилась, пока ее не достали другими вопросами.
"Как тактично ее исключили из клана" — подумал Гай.
Гайне сидела грустная и перебирала свои локи. Внизу мелькали реки и леса.
Гай стоял за штурвалом, он овладел техникой вождения Ногава. Хитростей особых не было, система прокладки маршрута была еще проще, чем в каретах, которые к слову втащили в ногав с горем пополам. Места совсем не было, но трудности были временные. Тамареск снова спал, и ему снились котята Этока и рыжехвостой пумы, этаки умные, говорящие пушистые котятки с алмазными когтями и зубами и очень круглыми желтыми глазами. Михас рассуждал с Этоком на философские темы.
— Михас, — тихо позвала Гайне.
— Да, госпожа Гайне.
— Поговорите со мной тоже, мне очень одиноко.
Гай заскрепел зубами, он знал, что отвлекаться от ведения Ногава не стоит, это смертельно опасно. Была бы возможность, он не дал бы Гайне почувствовать себя одинокой.
— Гайне, вот как вы думаете, — величаво начал Михас, — есть ли кто-то, кто создал этот мир?
