— Гайне, вот как вы думаете, — величаво начал Михас, — есть ли кто-то, кто создал этот мир?
— Конечно есть. Это Боги.
— Нет, не совсем так. Есть ли кто-то кто создал и Богов. Ведь их тоже кто-то создал.
— Боги сами пришли на Тау.
— Откуда?
Гайне задумалась.
— Не думаю, что вы, господин Михас, правы, — задумчиво говорил Эток, — Боги могли стать следствием массовой веры людей, Силлиерихов и Ардогов.
— Эток, я долго размышлял над этим вопросом и мне довелось читать пару допамятных книг. Я классифицировал Богов в две группы. Имеющие единый облик и историю, и не имеющие такового. Так вот Ясве, Тарла и Тифаб, везде упоминаются, как семья, где Тифаб сын, а Ясве и Тарла, муж и жена. Остальные Боги такой четкой истории не имеют.
Взять, например, Богов Сирисо, Адиси и Рога. Все они были семьей, но… Сирисо и Асиди были друг для друга мужем, женой, братом и сестрой, отцом и дочерью, сыном и матерью одновременно. И четкого описания нигде не приведено. Боги ушли, затем вернулись и передали именно Ясве, Тарле и Тифабу секрет жизни. Почему?
— Потому что под их покровительством оказались все народы Тау, — перебила Гайне.
— Вот, вы — умница, — рассмеялся Михас.
— Но не только по этому, а потому, что их образы были едиными и везде почитались одинаково. Вы же знаете о том, что есть вселенная? Ну, так, вот. Почему бы не быть миру Демиургов. Неких существ, настолько могущественных, что они способны создавать новые миры, например, такие, как наш.
— А зачем им это? — удивилась Гайне.
— Просто так. Потому, что без этих миров не может существовать вселенная. Как воздушный шар не может существвать без воздуха.
— Но он же существует?! — Гайне сотворила маленький стеклянный пузырек, и подала его на ладони Михасу.
— Это лишь оболочка. Что внутри?
— Ничего.
— Воздух, милая Гайне. Нет воздуха внутри, нет шарика. Все мы лишь оболочки, в которых воздух, жидкость… самое простое, что есть в этом мире. Все сложное состоит из простого.
— Я не до конца понимаю.
— Теория сложная, многие с ней не согласны, — пожал плечами Михас, — но кое-кто ее развил.
— Кто?
— А вон! — кивнул Михас в сторону Гая, который уже даже похудел от терзаний по Гайне. Принцесса удивленно смотрела на Гая. Сейчас в предзакатных лучах солнца бледное лицо его приобрело аристократичную бледность, оттеняемую светлыми волосами, спутанными ветром. Тонкий, силлирийский стан стремился вверх, к небу. Руки с длинными узловатыми пальцами сильно сжимали штурвал. Он был слишком хорош сейчас, чтобы походить на простого человека, на бога он тоже был не похож. Демиурга — ни больше, ни меньше он сейчас напоминал.
Михас подошел к Гаю и сказал:
— Отодохни, Гай, я тебе сотворил там колбасы, Гайне — фруктов, поешьте. Тама спит, он очень слаб еще после всего… Я поведу.
— Но ты же…
— Умею, — развел руками Михас, — я как-то учился этому.
— Но что же ты раньше не сказал? — не на шутку разозлился Гай.
— Во-первых, я не был уверен в своих силах, во-вторых, пока Гайне тебя учила, все вспомнил, и, в-третьих, до этой минуты мне было лень.
— Так иди и валяйся на другом боку, — огрызнулся Гай и вцепился сильнее в штурвал.
— Гай, не злись! Ты плохо выглядишь, отдохни и дай мне в руки эту детку.
— Детку ему видите ли, — проворчал Гай.
— Вообще-то это не штурвал, — тоном морского волка пресек ворчание Михас, — эта деталь называется "детка", как и любой рычаг или любой другой элемент управления в этой стране.
— Ты, я смотрю, по учебе соскучился? — рассмеялся Гай, — Какой самый большой город у Ардогов?
— Ынифа, но это город населением не более полутысячи жителей.
— Вот там мы тебе и купим много-много книжек.
— Они не читают книжек!
— Как? А Тама?! Он же ардог!
— Как ты силлиерих, — усмехнулся Михас.
— А, то есть способность читать передается по людской линии?
— Как и способность молоть чушь, — отбрил Михас, — перестань трепаться и быстро расскажи о чем твой диплом.
— Зачем тебе?
— Не мне, вон той милой леди, которая сейчас будет плакать, потому что ей очень плохо. Я знаю женщин лучше, чем ты.
— Ой-ой-ой, подумаешь.
"Одного я привел в форму!" — мысленно усмехнулся очень довольный собою эпикуреец Михас.
Гай пробрался к Гайне и сел рядом с ней. Недолго они молчали.
— Что тебе молол тут этот толстяк? — спросил наконец Гай.
— Что-то про создателей мира.
— А! Опять он про своих демиургов, — отмахнулся Гай, — нашел о чем с девушкой поговорить.
— Тебе не нравится эта теория?
— Не лучше некоторых. Сойдет.
— Но ты же ее развил! Так Михас сказал.
— Развил, — неохотно признался Гай, — я написал по ней диплом, а когда пошел защищать свою работу, то встретил глухую стену непонимания. Да еще Тама добил, шлепнул по спине и говорит: "Присутствие демиурга в мире несомненно". Зануда пушистая, — Гай завелся не на шутку, — хотя сам исследовал землю Тау со всех мест, которые доступны пятикурснику Гуманитарного факультета славного города Пратки. И сделал кое-какие выводы, пока наш кот не… приложился… к этой работе и не сподвиг нас на эту экспедицию.
— Ты так интересно рассказываешь, — улыбнулась Гайне. И солнце заиграло в ее глазах, как в воде осенней речки. Гай залюбовался и замолчал. Сколько они так сидели никто сказать не мог, но их пробудил крик Михаса:
— Дельта Хикона!
Тамареск вскочил на ноги, ударился головой об ось одной из карет, упал обратно и захрапел. Друзья посмотрели на него с удивлением. Гай, ловко пролезая сквозь кареты, оказался возле друга и потрогал его голову.
— Вроде цел, что этому ардогу сделается! Тама! Просыпайся, пушистик!
Тамареск открыл глаза.
— Ты чего ось портишь, скотина? — сурово нахмурился Гай.
— Чего? Отстань от меня, победитель кошек.
— Ты только что вскочил и ударился лбом об ось кареты, — рассмеялся Михас.
— Не знаю. Вы опять хотите посмеяться надо мной, — ворчливо отозвался Тамареск встал и отряхнулся.
— Ничего не болит? — спросила Гайне.
— Не болит.
— А чем ж там болеть, кость она и есть кость. Не сломана, значит, не болит, — сделал вывод Гай.
— Не зли меня, грязный полукровка, с утра, это плохая примета, — причмокнул Тамареск.
— О, нет, — Гай пал ниц перед другом, — не кусай меня, о великий ардог.
Гайне сначала смотрела на эту сцену с недоумением, но вдруг прыснула. Все долго смеялись.
— Господа, еще минута и мы пропустим самое великолепное зрелище в нашей жизни, — пытался угомониться Михас.
