Да и сейчас не робеет.
— Доброй ночи, сидэ Иоллар. Чего изволите? У нас сегодня жаркое — пальчики оближете!
А что вы думали? "У трех хохотушек" заведение приличное, и девушки тут служат, чтоб еду подавать, да пиво к столам подносить. А для чего ж еще? А комнатки на верху — так то их, работниц, комнатки, живут они там, чтоб на работу ходить сподручнее было. Живет же булочник при пекарне, а кузнец при кузне? А то, что девочки порой дружков-приятелей водят, так то их дело молодое. И что завсегда разных, тоже их проблемы. Тетушка Ками здесь к бочонкам да бутылкам следить приставлена, а не нравы подавальщиц блюсти — про то и десятнику городской охороны завсегда рассказывает, когда тэр стражник решит трактирчик ее на предмет незаконных делишек проверить. Какой такой, упасите боги, "веселый дом"? Веселые дома они там, к самому порту ближе, почитай в трущобах, а сюда люди добрые ходят поесть, попить, вечерок скоротать. Не верите, так вы, тэр, сами убедитесь — блинчиков отведайте, рыбки запеченной. А жаркое у нас сегодня — пальчики оближете!
— Здравствуй, Милли. Жаркое, говоришь? Ну неси, оценю. И пива кружку.
Только у стола стояла, уже и не видать.
Иоллар с силой потер готовые слипнуться глаза. Не стоило пиво заказывать, совсем разморит. Интересно, если он прямо здесь, за столом уснет, не выгонит же тетушка Ками лучшего своего клиента?
Бывшего клиента, — поправил сам себя. Бывшего. И сегодня бы не зашел, были бы другие варианты. Хорошо хоть никого из знакомых не встретил. А все равно неудобно, неловко себя чувствовал. Перед Дьёри стыдно, хоть она его сейчас и не видит. А если б увидела, узнала, где он, страшно даже представить, что бы подумала. Ушел куда-то на целый день и всю ночь, и глядите-ка, где обнаружился! Иоллар аж поежился, представляя себе подобную перспективу. Вот раскроется сейчас дверь и…
— А вот и жаркое ваше. И пиво. И орешков илимских солененьких вам принесла, я же помню, вы любите.
— Спасибо, Милли.
Жаркое и впрямь было объедение. Да и он проголодался не на шутку. Даже не заметил, как с порцией разделался. Придвинул к себе запотевшую кружку и блюдце с илимскими орешками, которые мысленно звал по привычке фисташками, как в том Мире, где впервые их попробовал, и только сейчас обнаружил, что Миласа никуда и не девалась. Сидит напротив, смотрит на него с умилением, подперев румяную щечку рукой.
— Давно вы к нам не заходили, — протянула грустно.
— Давно, — согласился он.
— Забыли совсем.
Ненужный разговор. Совсем ненужный. Расплатиться бы и уйти, ни слова больше не говоря. Так нет, решил объяснить все, извиниться что ли. Будто бы он обязан ей чем-то, или в чем виноват.
— Я, Милли, больше к вам ходить не стану. Я и сейчас-то зашел только…
Поужинать? Или уже позавтракать?
— …перекусить. До дома засветло не добрался, а про ворота не знал. Посижу немного и пойду.
Жеманная обида на хорошеньком личике сменилась обидой настоящей.
— Это из-за нее, да? Из-за той девушки, с которой я вас на рынке видела?
Вот она какая, женская память. Он и забыл бы, если бы Галла не напоминала порой из вредности. И Миласа помнит, оказывается.
— Она красивая. Невеста ваша, да?
— Да, — согласился, торопя события. — Невеста.
— Любит вас, наверное, сильно? — странный вопрос. И прозвучал странно, как будто не верится ей, что может его любить кто-то. Да еще и сильно.
— Любит, — кивнул уверенно, отметая все неопределенности, и добавил для пущей убедительности: — И я ее люблю.
— А жаркое вам наше как? — ни к селу, ни к городу спросила.
— Вкусное жаркое. Спасибо.
Серебрушку на стол выложил. Подумал и еще одну добавил — в последний раз здесь как-никак.
— Пойдете уже? — нахмурилась девушка.
— Пойду.
— А куда пойдете? Ворота же…
— По городу прогуляюсь.
— Да вы что?! — Миласа руками всплеснула. — В такое время по улицам ходить? Да тут же ворье да бандиты за каждым углом! На них не нарветесь, так охорона заберет, станете потом до утра доказывать, что сами не из этих.
Иоллар только улыбнулся. Бандитов он не боялся. А в то, что стражники примут прилично одетого парня, да еще и эльфа, за выходца из портовых трущоб, верилось с трудом.
— Пойду. А то усну прямо здесь.
— Так и спите, — махнула она рукой. — Кто вас гонит? А хотите, я вам вообще ключ от Желькиной комнаты дам? Она в Броды, к тетке поехала, до весела не вернется. Хотите?
Иоллар задумался, но только на миг. Хотел, конечно же. Хоть пару-тройку оставшихся до утра часов вздремнуть — и то хорошо.
— А тетушка возражать не станет?
Миласа улыбнулась хитро, показала ему две оставленные им же монеты, одну ловко спрятала в кармашек, а вторую, зажала в кулачек и направилась к стойке. Серебрушка сменила хозяйку, и довольная кабатчица послала эльфу благосклонную улыбку. На Таре, как впрочем, во всех практически Мирах Кадм, деньги решали если и не все, то очень многое.
Комнатка была чистенькая, уютная. Милли наскоро постелила на широкую, слишком широкую как для одинокой работницы приличного заведения, постель чистые простыни, взбила подушки и скромно удалилась, пожелав приятных снов. С учетом того, что с поручением Дивера он разделался, пожелания эти должны были сбыться.
Сон пришел, едва голова коснулась подушки. Сначала просто темнота и умиротворяющая тишина. Потом постепенно сознание стало рождать какие-то смутные звуки, зыбкие образы, пролетающие или растворяющиеся в пустоте разноцветные картинки — обрывки тысячи прежних снов, голоса, музыку… Чей-то тихий, горячий шепот. Чьи-то влажные губы на его губах. Нежные теплые руки, скользнувшие по его груди и ниже, ниже…
— Милли?
— Я, — белые зубки сверкнули, приоткрывшись в улыбке.
— Что ты здесь делаешь? Я же сказал тебе.
— Сказали. Ну и что? Невеста ведь далеко.
Далеко…
* * *
Рошан ожидал Гвейна в Рунном Зале. Хранитель успел сменить человеческий облик на истинный, драконий, и расхаживал сейчас нервно из угла в угол, царапая когтями широкие каменные плиты.
— Ну? — бросился он к дверям, едва они распахнулись, пропуская Хранящего Слово. — Что постановили?
— Ссылка, — устало выдохнул старик. — В один из закрытых Миров. Сто лет без права пересмотра дела. Доволен?
— Вполне. Гвейн, прости, я понимаю, разбирательство и без того затянулось, ты, наверное, хотел бы отдохнуть, но я не все из сказанного на суде понял. А спросить там, при всех, не решился.
Первый в Совете действительно очень устал, но и новичка-старейшину понимал прекрасно. Ни что не мучит сильнее, чем неудовлетворенное любопытство. Причем любопытство отнюдь не праздное.
