— Снорри, ты за старшего. Помоги племени, почините уловители. Кира, запусти пальчики в другие племена, отправишь весточку если где-то всплывет Техей из Ортеан. Варс, пошли своих гвардейцев по транспортным узлам, отрежь ему пути отхода. А я загоню зайчика в силки.
Загонять, правда, было некого — Техей и так болтался, замотанный в черный саван, не в силах ни вырваться, ни позвать на помощь. Ткань была странная, очень плотная, не пропускающая свет, и при этом приглушающая все звуки так хорошо, как не справлялись с этим даже специально для этого разработанные шлемофоны петрамантов. Но хуже всего было то, что мальчика ужасно мутило — он раскачивался в своем коконе, пока его несли куда-то, а последствия отравления дурманом включали в себя, в том числе, тошноту и головокружение.
"Так, так, спокойно", — думал он про себя, зажмуриваясь и мысленно представляя свое тело, каждую частичку своей физической оболочки, каждый мускул, сухожилие и сустав. — "Ты можешь пошевелить пальцами ног?"
— Можешь, — отвечало тело фантомной вибрацией в позвоночнике, и пальцы ног стали сжиматься и разжиматься.
"А пальцами рук?", — вопрошал Техей.
— Всеми десятью, — шептали нервные окончания, подушечками пальцев мальчик чувствовал легкое покалывание. — Даже одиннадцатью.
"Нет, давайте сейчас не будем меня путать", — Техей мысленно нахмурился, представил себе метлу, которой отгоняет назойливую мысль об одиннадцатом пальце на одной из рук. Было слишком поздно, впрочем — сенсорная галлюцинация уже крепко въелась в его больное сознание, и теперь он отчетливо чувствовал, как шевелит еще одним, лишним пальцем. — "Издеваетесь?"
Перебивая друг друга, голоса в голове стали оправдываться:
— Да это не мы, это ты сам! — завопил один.
— Да не он это, а ты!
— Я?!
— Ты! Тыква!
На мгновение Техею почудилось, как тяжелая, большая и спелая тыква падает ему на грудь, сдавливая ее, заставляя выпустить весь воздух из легких. Разумеется, никакой тыквы не было, всего-лишь гиперчувствительность к мысленным образам.
"Замолчали!", — скомандовал Техей, представляя как вышагивает в высоких кожаных сапогах перед ровным строем собственных идентичных клонов. — "Мы все знаем, что вы даже не настоящие люди. Керон показывал старуху, у которой в голове были разные люди, которые умерли. Вы не такие, вы просто визжащие, надоедливые громкоговорители у меня в голове."
— С чего ты взял? Я вот настоящий, — обиженно фыркнул один.
— Ты-то? — ехидно усмехнулся другой голос.
— Я! — выкрикнул третий. — Блоко!
"Окобля", — мысленно кивнул с умным видом Техей, все так же мысленно скрестив руки на груди. — "Тест Тьюринга вы не прошли, а значит отправляйтесь на помойку и не мешайте. Я тут пытаюсь сбежать."
Мальчик уже и сам понимал, что дал слабину — мысли начинали путаться слишком сильно, куда сильнее обычного. Впрочем, тот факт, что он это осознавал и являлся той спасительной соломинкой, за которую держалась здоровая часть мозга Техея. Лекари, которых Эол находил для него в различных цехах, все как один утверждали, что понимание юношей своего состояния — единственное, что ограждает его от его же собственного безумия.
Глубоко вздохнув, он снова попытался пошевелить хоть чем-то, вместе с тем отчаянно пытаясь удержать в себе то скромное содержимое, что еще оставалось в его желудке. Пальцы ног и рук вполне себе слушались, чувствительность, наконец-таки, возвращалась в тело, да только черный, плотный саван не давал возможности предпринять хоть какую-то, отчаянную попытку сбежать. Да и вооруженные аэроманты вокруг, звуки шагов которых едва доносились до ушей Техея, наверняка будут против того, чтобы мальчик куда-то от них сбегал.
Вдруг, он почувствовал, как процессия остановилась. Раздался скрип, скрежет, и в животе появилось щекочущее ощущение, какое бывает, когда опускаешься куда-то в лифте.
"Меня везут в цеха аэрации", — подумал Техей. — "Для чего? Мне нужно обратно, забрать свой инструмент, свою маску и атлас. Атлас!"
Он явно представил себе, как бьет ладонью по лбу, и мозг услужливо включил ощущение боли в концертную программу. Техей тихо зашипел, не в силах даже растереть место, которое даже не бил, но больше всего прочего он хотел сейчас взаправду себя ударить, да посильнее.
"Идиот!", — он кусал губы, зажмуриваясь. — "Ты потерял атлас! Какой ты революционер, если ты даже простое поручение выполнить не можешь?! Придурок, сказано же было — никому не верить! Нет, пошел за хряком, думал перехитришь! Дебила кусок, кретин, дурак!"
Он действительно был виноват в том, что с ним случилось, и сейчас, столкнувшись с последствиями, отчетливо это понимал. С самокритикой у него все было в порядке, хромал только опыт общения с людьми вне племени, из-за чего наивность Техея поражала иногда его самого, и всегда пост-фактум. Эол долгие годы вбивал в голову Техея простую мысль о том, что каждый шаг, каждое действие следует обдумывать десятки раз, прежде чем приняться за дело, но этот урок альбинос так для себя и не вынес.
Лифт все продолжал спускаться, все глубже и глубже. Техей слышал истории о том, что аэроманты обитают на самых глубоких, самых мрачных уровнях макрозавода Плиоса, но он и представить не мог насколько в действительности это было глубоко. Впрочем, тут могло сыграть роль и то, что скорость лифта явно была небольшой — сказывался, по мнению Техея, недостаток напряжения, ведь он и в зой-базаре замечал, как мерцают иногда лампочки. Аэроманты, может, и контролируют всех и вся, но даже они без электричества, без постоянного, а главное безопасного потока энергии станут беспомощны и беззащитны. Мало-помалу, до мальчика начинал доходить смысл сказанного Эолом тогда, на строящейся турбине. Неприятное равновесие как оно есть.
Аэроманты, закутанные в черные одежды, понесли брыкающегося Техея дальше по темным, увитым трубами и кабелями коридорам, когда лифт достиг нижней точки. Воздух здесь был неприятный, еще более спертый, чем сверху, у поверхности, и поэтому аэромантам позволялось включать в дыхательную смесь кислород из спрятанного под одеянием баллона. Немногие, впрочем, пользовались этой возможностью, ведь каждый понимал ценность кислорода для племени, и поэтому многие терпели, сохраняли свои баллоны полными как можно дольше, пока не начнут путаться от асфиксии мысли.
Вскоре коридор закончился, и процессия вошла в большой, но на удивление тихий цех. В огромном, кубической формы помещением с подвесными бетонными зданиями под потолком, жилые дома располагались вдоль стен. Вокруг все было увешано черными тканями, наподобие той, что аэроманты использовали в одежде и для того, чтобы замотать Техея, свою добычу. Люди здесь были немы, если кто-то и общался, то исключительно языком жестов. Маленькие дети не играли в привычные детские игры навроде салочек или пряток, а ходили строем за высоким аэромантом-учителем с белой повязкой на плече. Где-то наверху, на высоких шестах, торчащих повсюду, слабо развевались ленты из легкой, воздушной ткани — маленькое подтверждение тому, что свежий воздух все еще струится в этом мрачном, лишенном радости жизни месте.
В центре же цеха, занимая большую его часть, располагалась поистине гигантская, невероятно сложная конструкция из причудливо переплетенных между собой труб разных диаметров, вентилей, проводов, клапанов и отсеков. Чужак, даже при всем желании, не сумел бы разобраться в принципе работы чудовищной аэрационной установки, производящей кислород и до нужной степени обогащающей им воздух во всех ближайших цехах. И таких установок были сотни, тысячи и десятки тысяч по всей планете — затерянные среди бесконечных бетонных лабиринтов, но не забытые, окруженные своими мрачными, прагматичными последователями, что возвели машины и процесс аэрации до целого больного культа. Культа, где каждый, кто был в нем рожден, преданно и самозабвенно отдается ему и священным идеалам целиком и полностью, без остатка — не человек, а единица.
