К нему мягкими шагами подступил пехотный поручик.
Они зашептались. Поручик вращал глазами и дергал углом жесткого рта. Сагадеев морщился в усы. Кровь с уха торила дорожку.
Я наклонился к Тимакову:
— Успели опознать, чья?
— Кровь-то? — Тимаков замялся. — Я не совсем уверен, но…
— Что — но?
Офицер тайного отделения взял меня под локоть, развернув к Сагадееву с пехотным поручиком спиной:
— Это кровь Ритольди.
— Но вы не уверены…
— Я мог ухватить «обманку». А во-вторых, — Тимаков понизил голос, — Огюст Ритольди — большой друг обер-полицмейстера.
— Господа!
Мы обернулись.
Сагадеев отпустил поручика и теперь смотрел на нас.
— Подойдите.
За спиной у Сагадеева возник пожилой городовой и принялся обматывать его голову белым, как снег, бинтом.
«Капитаны на докладе» — есть, кажется, такая картина у Жихаревского. Обер-полицмейстеру только барабана захваченного не хватало, чтоб под ногу его пристроить. А перевязка — один в один, как на полотне. И мы двое, словно с боевых действий, высокий-низкий, один в сорочке, другой в мундире, правда, без эполет.
Дымов бы еще на заднем плане пушечных…
— Бастель, — Сагадеев потрогал закрытое бинтом ухо, — что думаете делать дальше?
— Меня пугает быстрота событий, — сказал я. — И недостаток информации. Я, честно, не знаю, за что хвататься. Вроде и по старым убийствам надо бы пройтись, и за новые, пока следы горячи, взяться. Нужны проверенные люди.
Сагадеев кивнул.
— Домой поедете?
— Сегодня. Ближе к ночи, — сказал я.
— Я составлю вам компанию. Не возражаете?
— Буду рад.
— А меня пугает другое, — раздумчиво произнес Тимаков, провожая взглядом марширующих в сторону морга пехотинцев.
— И что же? — спросил Сагадеев.
— Легкость, — помолчав, сказал Тимаков. — Легкость, с которой все это проделывается. Убийцы — пожалуйста, «козыри» — пожалуйста. Все наши усилия… даже не знаю, торопливые метания, а не усилия… Вот как курица с оторванной головой еще бегает…
— Ну, головы у нас пока целые, — сказал Сагадеев.
— Это да, — мрачно заметил Тимаков. — Бастель, вы не знаете, где я мундир сбросил?
— Пойдемте.
Солнце, перевалив зенит, било в глаза.
От морга тянул жиденький дымок. За забором краснел верх пожарной кареты. Суета если и была, то невидимая.
Майтус следовал в отдалении. Двое санитаров с носилками брели нам навстречу.
— Вон и транспорт, — сказал Тимаков, показывая на запряженную понурой кобылой телегу. Сонный городовой на передке покачивался в такт лошадиному ходу.
После недолгих поисков мундир обнаружился в ивняке у дороги. Тимаков навертел его на руку.
— Бастель…
— Да.
— Вы пока Николаю Федоровичу про кровь не говорите…
— Как скажете. Может, тоже с нами ко мне? — спросил я. — В команду по расследованию?
— Если начальство…
Я вытянул цепочку из-за ворота. Блеснуло серебро — овал с рельефной полумаской и гравировкой «Т.С.Е.В».
— Годится?
— Так мы из одной службы, — протянул Тимаков, привстав и приблизив к кулону лицо. — А я думал, вы по военному ведомству.
— Я не хочу приказывать…
— Полно, — Тимаков подобрался, зачем-то поддернул сползающий рваный рукав. — Вы извините, если утром наговорил…
Я подал ему ладонь:
— Незачем. Бастель.
— Георгий. — Тимаков пожал мою руку.
Мы пропустили телегу и зашагали по дороге к моргу.
— А далеконько мы за големом отмахали, — оглянулся капитан.
Я остановился, пораженный.
— Слушайте, Георгий. Я ведь только что понял. Голем не мог сам.
— Что?
— Голем — существо исключительно тупое, из-за своего искусственного происхождения воспринимает лишь простые команды, не больше. Охранять. Не пускать. Пыхать огнем. А чтобы вот так скакать…
Я покрутил головой.
Очень кстати, что больница на окраине. Керн знал, где строить. Морг через подъездную дорогу упирается в лесок. Лесок реденький, осинник, но все же. Тропки, видимо, выводят к кладбищу. Построек мало, все больше к самой больнице жмутся, с той стороны и полюдней вроде бы. До взгорка с развалюхой лужок тянется и лес опять же по левую.
С первого взгляда и неоткуда големом управлять. Или сиди у всех на виду, или забирайся в чащу, рискуя выпустить каменюку за предельное для прямого контроля расстояние.
А если?..
Я посмотрел на окна второго больничного этажа, просвечивающие за крышей морга сквозь ветви одинокой липы.
— Георгий…
— Что? — Тимаков проследил за моим взглядом.
— Как думаете, может некто, сказавшись, допустим, больным?..
— Ах ты ж!.. — понял Тимаков, не дослушав.
Нащупывая убранный в кобуру револьвер, он кинулся к воротам.
— Да стойте же! Там наверняка никого уже нет.
— Хоть доктора допрошу! — крикнул Тимаков. — Пусть попробует мне отвертеться! Он мне все как на блюдечке!..
Он проскочил к крыльцу, увернувшись от разворачивающего шланг пожарного расчета.
— «Персеполь», в половине седьмого, — предупредил я.
— Буду.
Тимаков исчез.
Майтус встал за плечом, вздохнул.
— Домой, господин?
— Да, — сказал я, — домой.
Мы прошли мимо полицейских, пытающихся выволочь отброшенную големом карету обратно на дорогу. Черный лаковый борт уродовала дыра, по окружности усеянная, как зубами, желтой щепой.
В осиннике фыркала уцелевшая лошадь.
— Господин, — сказал Майтус, — вы ведь могли меня использовать…
— Тебя? — сделав вид, что удивился, спросил я.
Мы миновали пост, перед которым стоял пустой катафалк, и свернули к центру города. Шарабан, полцарства за шарабан!
— Кровь… против голема…
— Это бы убило тебя, Майтус, — сказал я, вяло собирая пыль сапогами. — И потом — не было никакой гарантии. А если с другой стороны был Ритольди…
Больничный корпус остался позади. Немощеная улочка бросилась в объятья улицы пошире. Здесь было тихо и пустынно. В глубине дворов висело белье. У бочки, свернувшись, спал пес. Будто и не было рядом осады морга.
Ни выстрелов, ни криков. Ничего.
Портье за стойкой был категоричен. Никто меня не спрашивал, записок не оставлял, нумером не интересовался.
В коридоре второго этажа влажно поблескивали полы.
Мы прошли в свой конец, как преступники, оставляя отпечатки грязных подошв. Я пожалел, что не отряхнул сапоги на лестнице.
Прощай, труд поломойки!
— Ах, ван Зее! — донеслось из-за приоткрытой двери соседнего нумера. — Вы — фантастический негодяй!
