– Ну, отпусти же канат, дурачина, – бушевал доктор, – и мы посадим тебя обратно в гнездо… Прошу прощения, уважаемые зрители, нерасторопность этой птицы испортила представление.
– Дайте ему червяка, док, – предложил кто-то.
– Помилуйте, – воскликнул доктор, – это хищная птица, она ни за что не станет есть червяков.
Мумбо-Юмбо вышел из уборной. Удивительная чернота его кожи как бы скрывала наготу. В одной руке он нес мачете, другой он схватил канат и перерубил его. Птенец с жалобным плачем упал на землю. Не дав ему опомниться, Мумбо-Юмбо схватил его и выволок из шатра.
– А сейчас, леди и джентльмены, – торжественно произнес доктор Лао, – я с огромным удовольствием объявляю, что Аполлониус из Тианы, величайший чародей в мире, представит вам свою версию ведьминого шабаша. Аполлониус из Тианы!
– Погромче и посмешнее! – раздался громкий возглас из задних рядов.
– Неужели эти чертовы молокососы снова пробрались сюда? – удивился Эл.
– Аполлониус из Тианы! – повторил доктор.
Весь в черном, погруженный в раздумья, маг медленно вышел на середину треугольника, не обращая внимания на раздавшиеся аплодисменты.
Подняв левую руку, маг мрачно произнес:
– Да будет тьма.
И тьма окутала шатер: густая, непроницаемая, она проникала во все углы, и даже сидящие рядом не могли различить друг друга.
– Лунный свет, – скомандовал маг. – Лунный свет, тихая музыка пикколо.
Под аккомпанемент нежной музыки флейт, темноту пробил луч лунного серебра, слабый и дрожащий, будто чувствующий себя здесь не на месте. Затем лунный свет стал ярче и осветил луг, посреди которого виднелся грязный, мелкий пруд. Его окаймляли заросли тростника, на лугу росли чахлые травы, среди которых пробивался чертополох. Из лужи доносилось сладострастное кваканье лягушек, поющих свои брачные песни. Луна ярче осветила воду, ослепив зрителей своим сиянием. В воде блестело множество глаз – там спрятались барсуки, ежи, норки, белки, крысы, сурки, кошки, горностаи и лисицы. Они не знали, почему собрались здесь, но что-то привело их сюда из леса, болота, из-под холма. И оказавшись вместе, они не дрались и не шумели, а тихо ждали, сами не зная, чего ждут у залитого лунным светом пруда.
На мелководье, рассекая поверхность панцирями, не переставая кружили черепахи. Саламандра выбралась на берег и вновь соскочила в воду; любовное пение лягушек стихло. Мокасиновая змея схватила зеленую лягушку-быка; предсмертный вопль последней огласил залитую лунным светом поляну. Остальные лягушки завыли и попрятались под зеленые листья.
– Тихо! – крикнул Аполлониус.
– На нас нападают змеи, – пожаловались лягушки.
– Тихо! – повторил маг.
Затем появились ведьмы. Прямо с лунных гор мчались они, оседлав свои метлы, мчались по шоссе лунных лучей к пруду к заждавшимся хозяевам.
Одни прекрасные, другие безобразные, они все прибывали и прибывали. Некоторых укачало после быстрой езды – они изрыгали какую-то странную жидкость и харкали кровью. Одеты они были как монахини. Широкими кругами носились ведьмы над самой водой. Колдовские женщины с развевающимися волосами и одеждами кружились, развратно хохоча; кружились, кружились и, наконец, приземлялись. Берега пруда почернели от скопления этих сестер: сестер искушения, порока и разврата. Сборище болтливых сорок, немытых, нечесаных, отвратительных и бесплодных бродило в грязи на берегу пруда.
– Танцуйте, – приказал Аполлониус. – Хозяин близко.
Посредине пруда, в жаровне на спине гигантской черепахи вспыхнул огонь. Его яркий свет погасил луну; золото костра стерло с поверхности пруда серебро лунного света. Лягушки, черепахи и саламандры подняли из воды головы и, собравшись вместе, образовали живой мост к костру. Задрав юбки, ведьмы перебрались по этому мостку к костру и завели хоровод.
Словно поднятые ночным ветром хлопья сажи, появились летучие мыши. Они прилетели поприветствовать своих сестер. Порхая над ведьмами, они что-то пищали им, а приземляясь на головы своим сестрам, по-приятельски покусывали их и нашептывали свои тайны.
Из жаровни на спине гигантской черепахи с треском выскочил пылающий уголек. Прежде чем он коснулся воды, жаба, приняв уголек за бриллиантового жука, проглотила его своим жадным ртом и забилась в конвульсиях – он прожег ей живот. Гигантская черепаха, следившая за костром, то и дело опускала голову в воду и доставала со дна затонувшие веточки и торф. Она закидывала их за голову, попадая точно в жаровню, и с каждой порцией мокрого горючего, костер шипел, пускал клубы пара.
Горностаи и норки распустили завязки своих ароматических мешочков; сильный, густой запах наполнил воздух. Взвыли бродячие коты, их высокие пронзительные голоса резко контрастировали с низким гудением лягушек. Залаяли лисицы. Начали негромко попискивать ежи. Барсуки сели на задние лапы, вопросительно глядя на происходящее блестящими глазами; передними лапками они старались привести в порядок грязные, промокшие шкурки.
Ведьмы визжали, танцевали, гоготали, гримасничали и кашляли, когда вонь, испускаемая норками, била им в нос. Животные изо всех сил старались поддержать веселье.
– Живее, живее, – призвал их чародей. – Хозяин приближается.
Крики животных стали громче и отрывистей. Ведьмы закружились быстрее, заплясали неистовее, а костер взмыл в небо и выстрелил снопом искр.
И вот в языках пламени появился жирный, скучающий, сладострастный Сатана Мекратриг с сигаретой в зубах. Он был зеленого цвета, с черными полосами плесени на лице и плечах. Выпустив кольцо серого дыма, он внимательно посмотрел на танцующих.
– Ужасно, – сказал он. – Ужасно. Никогда в жизни не видел таких плохих танцев. Ну-ка пошевеливайтесь!
Схватив хлыст прямо из воздуха, Сатана стегнул ведьм. Длинный хлыст гулял по спинам танцующих, хлопая и кусая их. Чаще других он жалил младшую ведьму, тонкую и стройную, темноволосую и белокожую, обнаженную Демисару, ведьму кровосмешения, ведьму позора. Заметив это расположение, ее старших, прожженных сестер обуяла зависть: они шипели, толкали и украдкой плевали на нее; но хлыст Сатаны то и дело ложился на плечи юной ведьмы, обвивался вокруг ее талии и щелкал по спине. Старым сморщенным ведьмам пришлось смириться с тем, что Мекратриг избрал себе новую фаворитку.
Все животные полезли в воду и присоединились к танцу, увязая в грязи, втаптывая в ил раков, пескарей и головастиков, расталкивая лягушек. Паря в языках пламени, Сатана смеялся над осторожными оборванцами-котами, которые боялись замочить лапы и в то же время опасались не танцевать вместе со всеми. Они ненавидели воду и грязь и ступали по берегу, как по раскаленным камням. Сатана взял из костра пригоршню угольков и бросил в танцующих котов. Горящие угли подпалили меховые шкурки, усы и хвосты. Животные жалобно взвыли, но продолжали танцевать.
