Они не слышали, как он подошел. Маяковский просто возник в дверях, что твой призрак — мрачный, похмельный, давно не мытый. В щетине у него прибавилось седины, пузо стало чуть больше, ногти немного желтее, но в остальном он сохранился как нельзя лучше — климат, как видно, способствует.
Он не стал убивать их, лишь проворчал:
— Засек вас еще издали.
Одет он был в неподпоясанный халат, когда-то белую рубашку на пуговицах и очень короткие шорты, совсем не профессорские.
— Профессор Маяковский… Извините за вторжение, но мы работаем над одной интересной проблемой, и нам очень пригодилась бы ваша помощь.
Профессор отпилил грязным ножом черствую горбушку, намазал хорошо оттаявшим маслом и начал есть стоя. Видя, что он не собирается пасовать мяч обратно, Квентин продолжал разливаться насчет встроенных чар. Мы, мол, уже испробовали то и другое, и только вы один среди практикующих магов можете оказать нам содействие. Маяковский знай жевал, устремив в пространство водянистые, часто мигающие глаза.
Когда Квентин закончил, он вздохнул, пожал плечами и вышел, но тут же вернулся. Смахнул со стола крошки, положил перед Квентином лист бумаги и тупой карандаш.
— Давай нарисуй все это, а ты, — он глянул на Плам, — кофе пока свари.
Она состроила страшную рожу у него за спиной. Квентин развел руками — что ж, мол, поделаешь — и получил в ответ ту же гримасу.
— Ладно. Ты рисуешь, я варю.
Пока она изображала упрощенное подобие их первоначального графика, Квентин включил эспрессо-машину советских времен. Маяковский, взяв и рисунок и кофе — всю емкость целиком, — снова вышел. Усталый Квентин этому только порадовался: он не спал уже четверо суток, с самой посадки в Ушуайе — киты не спят практически никогда. Он нашел по памяти спальное крыло, упал на койку в одной из пустых комнат и уснул при молочно-белом свете антарктического полярного дня.
Он не знал, сколько проспал, но дело заметно продвинулось, когда он опять спустился в столовую. Профессор, надевший очки в тяжелой черной оправе, размахивал руками, оживленно беседуя с Плам. Нарисованный ею график, похоже, несколько раз складывали вчетверо и снова раскладывали, а свободное пространство листка заполнилось убористыми заметками Маяковского: цифрами, латиницей, кириллицей и вообще непонятно чем.
Квентин придвинул себе стул. От профессора несло сыром.
— Ну и наворотили вы тут, — сказал он, качая головой по-славянски меланхолично. — В общем, все правильно, но вот это вот совершенно лишнее, а эта вот транспозиция работает против ваших же побочных эффектов. Чары борются сами с собой, дошло? Но остальное не так уж страшно.
Квентин ожидал худшего. Слушая, как старый маг ехидно разбирает их корявое творчество, он понял, что они не напрасно обратились к нему — чего бы это ни стоило им и в прошлом, и в будущем.
— А вот это нет. — «Нет», звучное, чисто русское, относилось к последним стадиям их работы: профессор даже не бумаге не желал прикасаться к ним, будто брезговал. — Зря только время потратили. Тут нужно гораздо больше мощности. Все дело в масштабах, а вы, я не знаю, гору зубочисткой прокапываете. — Маяковский мрачнел на глазах, и Квентин, видя это, склонился над графиком вместе с ним. — Мощность нужна, понятно? Вот тут и тут. — Профессор, как многие русские, постиг тайные области высшей математики, но английскую h так и не одолел. — Между этими двумя точками.
— Я же говорила! — заволновалась Плам. — Помнишь? В точности это самое и сказала.
— Помню, помню. — Уверенность Квентина таяла. — Насколько больше?
— В разы. Ты вот этой ручонкой хотел чары взломать? — Маяковский сгреб его пальцы своей лапищей и потряс. — Не выйдет. Тут сотня лет понадобилась бы, сотня Квентинов.
— И сотня Плам, — печально вставила девушка.
— Пятьдесят, — галантно осклабив желтые зубы, уточнил Маяковский. — Но вы даже и близко не подошли. Зря, все зря.
Он скомкал график и швырнул в стену. Квентин предпочел бы пересмотреть сделанное в коллегиальном духе, поискать какие-то другие решения, но профессор уже тащил его волоком сквозь математические дебри, перемножая в уме трех- и четырехзначные числа. Квентин еле за ним поспевал. Маяковский, похоже, знал о встроенных чарах все, как будто специально штудировал этот предмет к прибытию двух дилетантов, и понимал их работу куда лучше, чем они сами.
Над чем работает он, если вообще работает? Он здесь по полгода торчит один — чем он себя занимает? С таким интеллектом он мог бы всего добиться, если бы захотел, но попробуй пойми, чего ему хочется.
Квентин закрыл глаза, приложил пальцы к вискам. Он видел в уме конструкцию чар и смутно понимал, о чем говорит Маяковский, но ответа не находил. Ничего, найдет еще. Будь он проклят, если уйдет отсюда с пустыми руками.
— Может быть, я смогу накопить нужную мощность, — сказал он. — Построю защитный кожух, повторю заклинание сто раз, а потом все разом выпущу.
— А как накапливать будешь? Где возьмешь матрицу?
— Не знаю. Использую драгоценный камень, монету, что-нибудь в этом роде.
Маяковский изобразил неприличный звук.
— Плохая магия. И опасная.
— Или соберу сто магов вместе. Произнесем требуемое хором.
— Полагаю, ты не станешь посвящать их в суть своего прожекта?
В корень, однако, смотрит профессор.
— Думаю, нет.
— Рискованная затея.
— Ну да.
— Я не знаю, зачем тебе надо взламывать эти чары, но вряд ли это легально. Даже я не должен был знать.
Он смотрел на Квентина через стол, а Квентин смотрел на него, но ничего не мог разгадать по его лицу. Плам пристально наблюдала за ними.
Если он блефует, пора завязывать. Если нет, то какого черта тут можно поделать?
— Так заявите об этом. Если выяснится, что мы побывали здесь, вы можете лишиться работы.
— Может, и следовало бы. — Маяковский достал из шкафа бутылку с чем-то прозрачным без этикетки. — Катитесь отсюда, вот что. Сейчас портал выстрою.
Сказав это, он опять сел за стол, потянул из горла и галантно подал бутылку Плам.
— Выпей.
Она хлебнула, закашлялась, вытерла рог и передала бутылку Квентину.
— Ты тоже.
Напиток источал аромат машинного масла.
— Господи, что это?
Маяковский хохотнул, что случалось с ним редко.
— Антарктический самогон.
Еще того не легче. Из чего тут самогон-то гнать, из лишайника? Хорошо бы — любая альтернатива еще страшнее.
Маяковский совсем замолк и вроде бы даже не замечал их, но от Квентина не укрылись их с Плам смущенные переглядки. О встроенных чарах он уж точно говорить не хотел и на все попытки занять его разговором о Южном Брекбиллсе отвечал односложно.
