Наконец его широкая теплая ладонь накрыла мою вздымающуюся грудь. Он нежно сжал ее, пробираясь большим пальцем сквозь ткань платья к розовому вытянувшемуся соску.
Я выгнулась навстречу ему, всем своим существом желая ощутить тепло его мощного упрямого тела.
Когда его влажные губы втянули в себя мой сосок, я застонала. Этот стон заставил мужчину еще сильнее впиться губами в чувствительный ореол в самом центре моей груди, в то время как его обезумевшие от страсти руки уже подняли до талии юбку и ласкали мои ноги и бедра.
Он с силой надавил коленом на мои ноги, заставляя их раздвинуться навстречу его эрегированному члену, и резко вошел в мое истекающее влагой лоно.
Его зубы слегка прижали мой сосок, оттягивая его и заставляя меня кричать, как первобытную самку, не знающую стыда.
Это было похоже на стремительную схватку, главным призом в которой было удовольствие — ни с чем не сравнимая волна экстаза, от которой шевелились волоски на теле и немели пальцы ног.
Он кончил первым, и еще несколько раз дернулся во мне, большим пальцем руки надавливая на пульсирующий клитор и заставляя меня парить над собственным телом от оргазма.
Я притянула его к себе и нежно поцеловала во влажную от пота шею.
— Ты мой, Джахан… — прошептала я, облизывая соль со своих распухших губ, — ты навсегда потерялся в моих песках.
Он усмехнулся, наклонился к моему уху и сказал:
— Не забывай, что твои пески находятся в моем государстве, Рамаль. Твоя пустыня принадлежит мне.
Отправив в рот пятый по счету кусок пахлавы с орехами, я бросила стыдливый взгляд на террасу, где на низком и узком кованом диване, обитом красным бархатом, сидел падишах. Его широкие сильные руки лежали на спинке, как два черных крыла. Легкий ветер заносил внутрь запах его духов — волнующая смесь мускуса, цитрусовых и сандала.
Я никак не могла понять причину своего зверского утреннего аппетита. Умяв тарелку творога с медом и инжиром, я в одиночку слопала еще и почти всю тарелку пахлавы, но мой озверевший желудок требовал продолжения банкета.
Вытерев липкие от меда руки о льняное чистое полотенце, я усилием воли заставила себя встать с удобной широкой подушки и отойти на пару шагов от стола.
Великолепное платье — подарок повелителя — было порвано в нескольких местах, поэтому я дожидалась, когда мне принесут приличную одежду, чтобы вернуться в гарем.
В дверь постучали, и я, решив, что это как раз долгожданный наряд, сорвалась с места и открыла ее.
Передо мной стоял Первиз-бей — настолько серьезный и сосредоточенный, словно он повторял в уме таблицу умножения.
Я даже не сразу вспомнила, что стою перед ним в порванном платье, из-под которого выглядывают мои голые ноги. В эту минуту мне показалось, что подобное выражение лица говорит только об одном — Зейнаб-калфа успела все рассказать валиде или Дэрье Хатун, и теперь нам втроем придется бежать.
Я в ужасе посмотрела на него, ожидая, когда он начнет говорить. Вместо этого кападжи закрыл глаза рукой и отвернулся.
— Госпожа, простите. Мне нужен повелитель, я не могу на вас смотреть.
Я вздрогнула и покраснела, поспешив спрятаться за шторками балдахина.
— Повелитель, — крикнула я, — пришел Первиз-бей!
От стыда я забралась с головой под одеяло и затаилась, чувствуя, как горят мои щеки и мочки ушей. Как же быстро место начинает влиять на человека! Еще месяц назад я бы не только не устыдилась своих обнаженных частей тела, открытых взору постороннего мужчины, но и поддразнила бы его. А теперь я сгораю от угрызений совести только потому, что Первиз-бей мельком увидел сквозь разрыв ткани микроскопический кусочек моей белой кожи.
Широкие тяжелые шаги падишаха замерли, по моим внутренним ощущениям, где-то в центре комнаты, и я вся превратилась в слух.
— Что случилось, Первиз-бей? Ты по делу о вчерашней краже? — заговорил Джахан.
— Нет, мой повелитель. Вор пойман и уже казнен, — ответил ему кападжи, а у меня от его ответа сердце сжалось в комок и наотрез отказалось возвращаться к нормальной работе, выдавая перебои один за другим.
Он что, убил Зейнаб-калфу?! Холодок пробежался по моей коже от мыслей о том, что я невольно стала соучастницей убийства человека, пусть и весьма противного и вредного.
Я начала скрежетать зубами, с каждой секундой нервничая все больше и больше. Скорей бы уже оказаться в своей комнате и узнать, что же там произошло.
— Тогда в чем дело? — строго спросил падишах.
— В гареме этой ночью было происшествие. Одна из ваших наложниц получила серьезные травмы.
— Как такое возможно? Она что — упала с лестницы?
— Нет, мой господин. Ее избила Дэрья Хатун.
Мои глаза, привыкшие к темноте под одеялом, сами собой распахнулись до такой степени, что норовили выпасть из орбит. Эта озверевшая от ревности одалиска совсем ума лишилась? И кто попал ей под руку?
— Кто такая? За что? — гневно выкрикнул Джахан, а у меня от звука его голоса зазвенело в ушах.
— Ее служанка — Элена. По ее словам, Дэрья Хатун подслушала ее разговор с подругой, в котором она говорила, что влюблена в вас.
— О аллах! — громко выдохнул падишах, а я высунула нос из-под одеяла, чтобы глянуть одним глазком на происходящее.
Джахан обхватил ладонями голову и начал вышагивать по комнате туда-сюда.
— Пусть за девушкой ухаживают лучшие лекари, — начал он давать распоряжения, резко остановившись возле потухшего камина, — позови ко мне валиде и Наргес Хатун, и вот еще что, — он повернулся к Первиз-бею и грозно поднял вверх указательный палец, — отныне ты отвечаешь за порядок в гареме! Раз хазнедар не справляется, я возлагаю ответственность на тебя!
— Как прикажете, повелитель, — ответил кападжи, склонив послушно голову, — а что с Дарьей Хатун?
— Я сам пойду к ней и поговорю. Можешь идти.
Первиз-бей кивнул и быстро вышел за дверь. Я наконец откинула одеяло и слезла с кровати.
— Джахан, — нежно позвала я его.
Он обернулся ко мне и с грустью посмотрел в мои глаза.
— Ты такая же, Рамаль… — удрученно начал он, и в его глазах вместо грусти появилось усталое разочарование, — все женщины одинаковы! Вы считаете меня своей собственностью, а когда я провожу ночь с другой наложницей — звереете от ревности! Вы брызжете ядом, убивая любовь! Разве может падишах принадлежать одной женщине? Разве может одна женщина удовлетворить меня в любви и дать достойное потомство?
«Сучий ты потрох!» — подумала я про себя, не смея смотреть ему в глаза. Внутри меня все кипело от негодования. Мое сердце отказывалось принимать его право на измену, и мне хотелось кричать, что я тоже буду рвать и метать, если он только посмотрит на другую, но разум заставил меня взять себя в руки. Истерикой и скандалами мне ничего не добиться, и судьба Дэрьи Хатун тому подтверждение.
