— Эй, что у вас там? — крикнул снизу Карл.
— Да всё в порядке, — откликнулся Вольфгер, — ставень оторвался.
— Не надо здесь шуметь, прошу тебя — поморщилась Ута, — это живёт здесь. Днём у него совсем нет силы, но лучше всё-таки его не тревожить, кто знает, что может случиться?
— А всё-таки, что здесь произошло, как ты думаешь? — с любопытством спросил Вольфгер.
При свете пусть тусклого, серого и дождливого, но всё-таки дня, страхи Уты казались ему надуманными.
— Это было слишком давно, — ответила ведьма, прикрыв глаза и приложив указательные пальцы к вискам, — я мало что могу сказать. Кажется, именно здесь мужчина убил женщину, а потом, спустя какое-то время, на этом же месте покончил с собой, повесился… Вон, видишь обрывок верёвки на крюке?
— Может быть, когда будем уходить, правильно будет сжечь этот дом, и тогда зло рассеется? — спросил Вольфгер.
— Оно не рассеется, — отрицательно покачала головой девушка. — Да и вообще, в таких случаях лучше не трогать обиталище зла, сейчас оно, по крайней мере, привязано к дому и не блуждает по миру, неприкаянное и озлобленное. Я думала, что смогу покончить с ним, но…
— Что там такое? — спросил Вольфгер, указывая на маленькое цветное пятно в углу.
Ута подошла и вгляделась, не дотрагиваясь ни до чего руками.
— Икона, — сказала она, — Святое семейство. Ты можешь взять её, если хочешь, иконы неподвластны тому злу, что поселилось здесь. Странно, взгляни: Святой младенец как будто плачет кровью… Никогда такой иконы не видела. Что бы она могла означать? Впрочем, я не сильна в иконографии.
— Не надо иконе здесь оставаться, — решил Вольфгер, — я возьму её и отдам монаху. Он наверняка знает, как с ней поступить.
Вольфгер неумело перекрестился, снял со стены икону и положил в сумку.
Под иконой висели парные портреты — мужчина и молодая женщина. Оба были в богатой и старинной одежде, в завитых париках. Вольфгеру показалось, что курносая, голубоглазая женщина смотрит с холста чопорно и презрительно, а мужчина выглядит грустным и усталым.
— Это они? — тихо спросил Вольфгер.
— Да, — ответила Ута.
— Странно, всё вокруг сгнило, а портреты как будто вчера вышли из-под кисти художника, — удивлённо сказал Вольфгер, разглядывая картины.
— Не трогай их! — поспешно сказала Ута. — Их неестественная сохранность не к добру.
— Не буду, не волнуйся, но посмотреть-то ведь можно? Какие странные и неприятные лица, взгляни.
— Не хочу, — отказалась Ута, — тем более что хозяйку дома я уже видела ночью. Ну, точнее, её призрак. Что-то больше не хочется.
— Вот как? — нахмурился Вольфгер, — тогда это воистину злое место, пойдём отсюда.
Кроме иконы и портретов, больше ничего примечательного в зале не оказалось.
— Плохо, что эта комната расположена над кухней, — сказала Ута, — ночью оно придёт к нам снова…
— Может быть, дождь прекратится, и тогда мы сможем уехать, — с надеждой предположил Вольфгер.
— Хорошо бы, — кивнула Ута, — вторая ночь в этом доме может оказаться похуже первой. Теперь оно знает нашу защиту и постарается её обойти…
Они спустились вниз, и Вольфгер, подойдя к монаху, протянул ему икону:
— Вот, нашли наверху, я решил забрать, не висеть же ей в пустом доме…
Монах перекрестился, взял икону, всмотрелся в неё и побледнел.
— И здесь… — сказал он.
— Что — «и здесь»? — спросила Ута.
— Ничего, фройляйн, ничего… — ответил отец Иона, убирая икону в свой мешок. — Так…
Ута недовольно посмотрела на Вольфгера, но тот промолчал. Раз монах не хочет объяснять смысл кровавых слез на иконе, пусть так и будет.
Неожиданно на кухню ввалился гном. С его плаща лило, никаких дров при нём не наблюдалось.
— Ну, и где же дрова, ваше гномство? — насмешливо спросил Карл.
— В лесу кто-то кричал! — невпопад ответил гном. — Надо сходить, посмотреть!
— Кто кричал? — спросил Вольфгер.
— Откуда я знаю? Голос вроде женский или детский, — ответил гном. — В лесу вообще нелегко понять, кто кричит и откуда. Сначала что-то затрещало, как будто дерево рухнуло, а потом я услышал крик. Кажется, кого-то придавило…
— Может, это морок? — не обращаясь ни к кому конкретно, спросила Ута. — Место здесь нехорошее, всякое может быть…
— Надо взять лошадей и посмотреть! — настаивал гном. — Мало ли…
— Промокнем ведь до костей… — с неудовольствием сказал Вольфгер, — да и как мы будем искать это упавшее дерево? Ты хоть направление запомнил, Рупрехт?
— Вроде запомнил… — неуверенно ответил гном.
— В лесу звуки коварны, — покачал головой Карл, — они могут отражаться от деревьев, и тогда вообще не поймёшь, где кричали…
— Если никто не хочет идти со мной, я пойду один! — упрямо сказал гном.
Вольфгер вздохнул.
— Видно, делать нечего, придётся ехать, да и лошади, наверное, застоялись. Вперёд, господа мои, нас ждёт приятная прогулка! Ута, останься с монахом, тебе-то зачем мокнуть?
Когда они вывели лошадей из дома, дождь немного утих. Лошади прядали ушами и недовольно фыркали. Вольфгер кое-как устроился в отсыревшем седле, Карл посадил перед собой гнома.
— Ну, куда ехать? — спросил барон.
— Я шёл по тропинке, — пояснил гном, — вон туда, отошёл недалеко, а кричали, по-моему, вон оттуда…
Ехать было трудно, густой подлесок и бурелом мешали свернуть с тропы. Несколько раз Карлу проходилось прорубать дорогу секирой. Мокрое и скользкое дерево рубилось плохо, секира отскакивала, один раз гном чуть не получил обухом по лбу, после чего предпочёл слезть с лошади и идти пешком.
С полчаса они блуждали по лесу, гном иногда кричал, но крик вяз в сыром воздухе и оставался без ответа.
Они насквозь промокли, проголодались и уже собирались прекратить поиски и возвращаться в дом, как вдруг Карл сказал:
— Вон там, в кроне деревьев, как бы просека, видите? Дерево упало и переломало ветки вокруг, наверное, это там.
— Едем! — решил Вольфгер, — если и там никого не найдём, возвращаемся.
Но они нашли того, кто кричал сразу, как только подъехали к рухнувшему дереву. Человек лежал навзничь, придавленный к земле.
— Да он хоть жив? — спросил Карл, спрыгивая с лошади.
— Карл, давай попробуем приподнять ствол, а ты, Рупрехт, вытаскивай человека. Сможешь?
— Постойте, постойте, вовсе не надо поднимать ствол, да это вам и не по силам, — сказал гном. — Смотрите, кому-то здорово повезло: его не придавило стволом, а только прижало толстыми ветками. Если ты, Карл, обрубишь их секирой, мы сумеем освободить пленника и так.
