Большой отряд — человек, наверное, шестьдесят — выставив копья и перекрыв узкую улицу, отбивается от Тварей Ночи. Они стоят на образованном рухнувшими домами завале, высокие каменные стены склада и военного городка не дают чудищам обойти отряд, и баррикада держится. Пушки в упор выплевывают в орду чудовищ ядра и картечь, по мере сил им помогают арбалеты, а стрелков прикрывают щитоносцы, слаженно орудуя мечами, секирами и копьями — разномастным, но хорошим оружием, похищенном на армейских складах. Когда до отряда добралась зубастая мелочь, в ход идут ножи, кулаки и ноги. Несколько человек падает, но в брешь тут же бьет, сметая все живое, картечь, хлещут болты, вскоре брешь закрывают запасные бойцы второго ряда. В отряде не берегут боеприпасы — в ход идет все, что есть у людей. На завтра не оставляют ничего — будет ли у Марддара это «завтра»?
Сперва Тетрику кажется, что рубеж продержится (а толку-то? на других участках Твари Ночи уже смели жалкую оборону, а то и просто просочились безлюдными кварталами), но тут к строю подходят те самые голубые тени. По ним стегает картечь, со свирепым посвистом рассекают мерзлый мрак увесистые болты, потом сверкает в мертвенном свечении «капюшонов» сталь мечей и секир — оружие проходит через призрачные тела и бьет в снег, не нанеся ни малейшего вреда.
Передний призрак подбирается к высокому парню с секирой вплотную. Тот пытается отмахнуться кнжалом, но призрак уже накрывает его, слившись со своей жертвой воедино. Парень дико вопит от боли и ужаса, падает на заснеженный кирпич безжизненной ледяной глыбой. Спешат соседние призраки — и начинается бойня. Тетрик мог бы зажмуриться, гляди он на сражение своими глазами. Магия такой возможности не дает. Резню приходится досмотреть до конца. Последними гибнут пушкари, одного смерть настигает с мешочком — пороховым картузом — в руках.
Самое кошмарное начинается позже. Тетрик чувствует, как шевелятся на голове волосы, а по телу сползают крупные капли холодного пота. Миг назад безнадежно мертвый, ставший ледяной глыбой парень с секирой шевелится, встает, опираясь на оружие и раскидывая впившуюся в руки, ноги и лицо зубастую мелочь. Обглоданная рука с разодранными сухожилиями вновь смыкается на рукояти секиры. Опираясь на нее, как на костыль, парень встает. Оглядывается. И с неожиданной прытью, недоступной ему, наверное, и при жизни, бросается к побледневшему воину, недавнему сотоварищу. Его и еще нескольких призраки почему-то пощадили. Наверное, они могут поглотить за раз лишь одно существо, а было их лишь немногим больше сорока.
Хоть вокруг бушует бой, Тетрик слышит, как скрипят обледенелые суставы, ломается лед, вмиг намерзший на одежду. Двуручный меч воина с маху бьет в висок мертвеца… и с обиженным звоном, высекая искры, отлетает, оставляя неглубокий скол обледенелой плоти, из него не вытекает ни капли крови, лишь появляется иней. Затем не очень умело, зато с недоступной живому силой и быстротой, бьет секира. Воин успевает принять удар на меч, но добротно кованное лезвие армейского меча разлетается осколками, будто стеклянное. Секира, кажется, ничуть не замедлияет движение. Раскраивает воину голову, проходит через шею, грудь, пах, застряв, наконец, в тазобедренной кости. Яростный рывок мертвых рук…
Располовиненное тело валится в снег. Под трупом быстро растет лужа крови, капает дымящийся кал из разрубленной прямой кишки. Победитель опускается на захрустевшие под тяжестью обледенелого мяса колени и копается мертвыми, искрящимися инеем руками в еще горячих внутренностях. Мертвец легко вырывает мясо и внутренности, пихает их себе в рот и, чавкая, глотает дымящееся на морозе мясо. Только что закрытые глаза распахиваются, теперь вместо человеческих зрачков в глазницах полыхает бледно-голубое пламя. Как раз как то свечение, что исходило от призраков… Рядом уже пируют, прикончив последних защитников баррикады, остальные.
«Пир на весь мир» кончается быстро. Мимо оживших мертвецов валом валят Твари из плоти и крови, гонимые надеждой на новое, затаившееся в руинах, мясо. Живые трупы поднимаются и, разобрав оружие погибших, идут вглубь города. Один поднимает лафет пушки и катит ее за собой. Еще трое прихватывают ящик с ядрами, мешки с картечью, приготовленные к стрельбе пороховые картузы. Обманчиво-медленно недавние защитники города безошибочно выходят в тыл к соседней баррикаде, где тоже все еще держится другой крупный отряд. И бахают пушки, а картечь стегает по людям, опрокидывая и валя на окровавленный снег.
— Они используют пушки! — ахает Тетрик.
— Что? — спрашивает Базиль. Брат Айши не отвечает. Он здесь — и в то же время далеко.
В голове бьется мысль — неясная, но необозримо-громадная, будто шепчет огромная толпа, но что шепчет, не понять. Точнее, это не шепот, а кровожадный рык. В нем звучит вечный, неутолимый голод, ненависть к еще живым, способным радоваться любви и жизни, рождать потомство. Те, кто наступают на город, уже не живые — даже если наделены смертной плотью. Их породила истребляемая, чудовищно изуродованная магия Мира, чуть разбавленная чем-то незнакомым и непонятным, но в то же время ощутимым и… отзывающимся. Им хочется есть, и только. Мстить живым за то, что они еще живы. Мстить сытым за собственный вечный и неутолимый голод. Призраки, чудовища, даже ожившие мертвецы, кого в тесноте давят и кто давит — все спаяны общим порывом, общей страстью, общим… разумом?
Разум в действиях атакующих определенно присутствует. Каждое из живых и не очень существ, ломающих последние островки сопротивления и рвущихся в центр города, безмозгло, как бревно. Разум один на всех, он не присутствует ни в одном теле, но окутывает их, подобно магической ауре. Каждая тварь несет в себе его частичку, но только вместе они составляют Разум, коему повинуются с готовностью бездушного механизма. Один на всех, как победа…
Этот общий разум и издает неясный шепот. Тетрик напрягается — и шепот становится понятным: «Мясо… Мясо… Мясо!.. Голод… Жр-ра-а-ать!!!»
«Общий» разум тоже испытывает голод. Он и зовет их туда, где есть еда, безошибочно чувствуя затаившуюся в руинах жизнь, теплое, мягкое мясо. Но его принуждают совсем к другому, покинуть обреченный город и бежать на юг, к высоким холмам, за которыми мяса хватит на всех. Туда указывает «пленивший» обший Разум маг. Точнее, не маг, а Вестник, находящийся в безопасном далеке. Ударить по нему? Нет, защищен надежно…
Но главное не его указания, а ненависть. Их породила магия самого Мирфэйна, пусть чудовищно искаженная, подчиненная новыми хозяевами. Оказывается, те, кто лезут из Врат, уничтожают Мирфэйн его же Силами. Противостоять поработителям плененная магия не может. Но чудовищная, непредставимая живым ненависть, обжигающая не хуже кипятка, просто фонтаном бьет от стаи. Наверное, ее чувствуют полностью лишенные Дара, чувствуют и не могут понять, отчего ноги подгибаются, штаны внезапно намокают, руки трясутся, а с губ рвется: «Мамочка!..»
