— Что ты говоришь, Дрейко?
— То, что я думаю, и о чем я теперь точно знаю, что оно истинно. А все истинное… никогда не думал, что все истинное такое трудное.
— Вовсе нет, многое зависит от твоего отношения к этой истине.
— Да не знаю я, как мне к этому относиться. К тому, что она… что ее теперь нет… как к этому можно относиться? И я не представляю, как отец это выдержит… там, — он закрыл лицо руками.
— Я думаю, ты должен постараться отнестись к этому, как она.
— Откуда тебе знать, каким было ее отношение?
— Я видел его, — разговор был тяжелым для Гарри, но он чувствовал, что и сам параллельно освобождается от чего‑то незримого и мутного. — Я слышал ее. И последние слова ее были о тебе, она просила сказать тебе, что любит тебя. А это означает, что она все еще любит тебя и всегда будет любить, как и моя мать. Я абсолютно уверен в том, что ее любовь со мной, где бы я ни был, и защищает меня. С помощью любви можно защитить так, что ненависти мало не покажется.
Дрейко вытаращил глаза. Медленно осмысливая услышанное, он также медленно спросил:
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что она все еще меня любит?
— Ну, несмотря на то что она теперь там, а не здесь, она продолжает тебя любить и заботиться о тебе. Все не кончается со смертью, не всегда, по крайней мере.
— Правда? — глаза Дрейко стали уже круглыми, как монеты, так что Гарри едва не улыбнулся.
— Раньше я тоже думал, что все кончается, а все эти разговоры о том, что кто‑то идет «дальше», — просто предположения, а люди просто растворяются, и все. А потом я узнал об очень многих удивительных вещах: я видел своих родителей, своего крестного, и они были совсем не как воспоминания, они… не знаю, как это объяснить, да это и неважно, я знаю, что они существуют, нет, они живут! Я понимаю, что объясняю туманно, но…
— Да нет! Но…, — Дрейко даже придвинулся ближе, — если я когда‑нибудь отправлюсь к ней, мы встретимся?
— Я думаю, что все возможно. Там я не был, так, поблизости.
— Что значит «поблизости»? — жадно спросил Дрейко.
— Ну, в вестибюле, если это так можно назвать, — улыбнулся Гарри, — я теперь почти уверен в том, что это был вестибюль, или что‑то в этом роде. А насчет того, что там можно жить, это уж точно!
— В качестве души?
— Наверное. Или чего‑то большего. Почитай лучше на эту тему, я не специалист.
— Мне делать больше нечего, по–твоему? Я последний раз книгу открывал… даже не вспомнить, когда это было, наверное, когда камин растапливал… Да и кому вообще нужны книги? Ты же сам через это прошел!
— Ну, и что? Мне кажется, из моего опыта тяжело что‑то полезное выудить.
— Ему кажется! Если я тоже испытаю нечто такое, я смогу увидеть маму, ты это хочешь сказать? — голос Дрейко был полон надежды, но Гарри опять не знал, что ответить, он и сам ведь когда‑то гонялся за образами своих родителей, но это было уже словно в другой жизни.
— При непосредственном опыте я не родителей видел. И вообще, я бы этого никому не пожелал, я чудом остался в живых.
— Но ты ведь теперь знаешь, с чего начать, я имею в виду, в жизни?
— У меня, собственно, есть много возможных занятий, — признал Гарри. — Но не со всеми я могу справиться.
— А если бы ты был сейчас один?
— Если ты по–настоящему один…, — Гарри задумался, вспомнив ту одинокую ночь, когда он, как во сне, шел в лес, чтобы сдаться Волдеморту. — Знаешь, в этом случае, можно сделать все! Абсолютно все. Иначе смерть.
Дрейко серьезно посмотрел на него и вздохнул.
— Я думал, я сегодня умру. И я даже хотел этого по–настоящему, представляешь?
— Да, — мрачно кивнул Гарри.
— Но Ангел Смерти опять пролетел мимо. Ты слышал о нем?
— Нет, я не верю в ангелов.
— Я тоже, но в него я всегда почему‑то верил, просто как в некое обозначение, символ что ли… ну, а потом я понял, что больше не один. Ты тут сидишь. И это удивительно.
— Что здесь удивительного?
— Я вообще‑то должен был бы ожидать кого угодно, кроме тебя.
— Ну, если ты находишься в гостиной Гриффиндора, это нормально, если…
— Поттер, скажи, у тебя мозги отпуск взяли или только больничный? Притворяешься, что не въехал, или?
— Ладно, не ори на меня. Просто, должен признаться, я торможу немного в пять утра.
— Это сразу видно, — с издевкой заметил Малфой. Через какое‑то время он посмотрел на Гарри прямым взглядом и тут же его отвел: — В любом случае… спасибо…
— Не за что, — Гарри невольно зевнул. Он чувствовал успокоение и хотел сохранить это ощущение надолго. — Хочешь спать?
— Нет, можно подумать, после таких разговоров возможно заснуть! Я бы лучше полетал сейчас немного, ты со мной?
— Пожалуй.
После полета они пошли обратно в замок, впечатление от первой нормальной беседы за всю жизнь улетучилось, и Гарри начал ощущать неуверенность. Малфой, казалось, думал о том же. Осталась лишь некоторая неловкость, которую следовало как‑то устранить, но Гарри не решался начать разговор, и Дрейко тоже молчал. Но, когда они уже входили во внутренний двор замка, он внезапно остановился и сказал горько:
— Я не могу этого забыть.
— Чего? — спросил Гарри и тоже остановился.
— Что я — трус и свинья!
— Почему?
— Ты знаешь, почему! Я боялся идти туда, к ней… это должен был быть я, ее сын! А я остался в другой комнате, на другом этаже! Единственный родственник, который мог бы… якобы самый близкий человек, — он покраснел и умолк, глотая воздух.
— Это чувство вины останется надолго, — сказал Гарри. — Но она тебя простила, я уверен.
— Ты просто хочешь меня утешить, Поттер! — Малфой оперся о древко метлы, как будто боялся упасть. — Я точно знаю, что я очень обидел ее этим… прямо перед смертью.
— Тогда попроси у нее прощения, — Гарри пожал плечами, не зная, что еще можно было посоветовать.
— Если только она меня услышит, — проворчал Дрейко, но в его взгляде появилась опять та надежда, которая уже начинала пугать Гарри. — Скажи еще раз, ты думаешь, она меня простила?
— Дрейко, если ты в этом действительно заинтересован, спроси профессора Снейпа, ее последние слова были обращены, собственно, к нему, а не ко мне, я просто рядом оказался.
— Спросить его? — Дрейко скривился. — Он не имеет к моей матери никакого отношения!
— В любом случае, куда большее, чем я, — возразил Гарри. — Почему ты не хочешь с ним разговаривать?
— Во–первых, он выскочка, во–вторых, с предателями я общаться не намерен, и…
— Если уж ты намерен общаться со мной и моими друзьями, можешь спокойно забыть об этом принципе. И не называй его так.
— Надо же! — по лицу Малфоя расплылась презрительная ухмылка. — Странная у вас дружба, я бы сказал.
— Кто тебе сказал, что это дружба? — Гарри очень не хотелось показывать, что его собственные слова на эту тему задевают его, и вроде бы он преуспел в этом. — Ты ведешь себя, как ребенок. Какая разница, с кем говорить, если вопрос первостепенной важности?
