Твари уселись на землю, поджав под себя ноги и не спуская горящих кровожадным огнем глаз со стен крепости.
— Они сидят так, как сидят собаки! — удивленно воскликнула Аник, наблюдавшая за вылазкой из окна привратницкой башенки. — Или как волки.
— Их называют еще песиголовцами, потому что головы у них похожи на собачьи, только без шерсти, и повадки тоже собачьи. Если бросить им сейчас кусок мяса, они перегрызутся, в точности как голодная свора, — отозвался Кена, не отрываясь от своей работы — он чинил деревянный щит, проломленный камнем, и укреплял его полосками железа.
— Теперь они не скоро пойдут на приступ, будут отдыхать, зализывать раны. Даже, может быть, спустятся с горы вниз. Но далеко не уйдут. Наше счастье, что их мало.
— Мало? — Аник посмотрела вниз. Склон горы будто порос рыжей травой, от подножья почти до самых стен, да и далеко внизу, на дне ущелья, виднелись рыжие пятна.
— Вэ, дочь князя, это мало, ты не видела, сколько их бывает.
— Да, — сказал до сих пор молчавший Варо, он сидел рядом с Аник на подоконнике. — Я видел, сколько их было. Большая река рядом с ними казалась маленьким ручейком, и они все шли, и шли…
— Значит, они пошли вглубь страны, и помощи нам ждать не от кого, — сказал Кена, отставляя починенный щит и берясь за следующий. — Значит, пока мы их всех не перебьем, мы из крепости не выйдем.
— Вах! — только и смогла вымолвить Аник. Ей казалось, что это невозможно.
11.
Так продолжалось все летние месяцы. Время от времени каптары лезли на стены крепости, не обращая внимания на масло и смолу, обжигавшие их тела, и на стрелы, уносившие их жизни. Потом надолго успокаивались, но далеко не уходили. Между тем в крепости съели почти весь скот, оставив только лошадей и несколько коз, чтобы было молоко для маленьких детей и раненых.
Князь Варгиз надеялся, что к осени из Твердыни придет князь Горис с войском, но, как видно, Твердыне было не до Красной крепости. Кена и здесь оказался прав.
В крепости появились первые по-настоящему раненые, и двое погибших: камнем убило мальчика шаваб, вылезшего на стену поглазеть на битву; а во время вылазки, когда дружинники сбрасывали трупы в пропасть, один из каптаров оказался живым, хоть и смертельно раненым, и, прежде чем Гив свернул ему шею, искусал молодого Гранта так, что тот к вечеру умер.
Варо сильно переживал эти две смерти. Первую — потому что чувствовал как бы свою вину, ведь это была его обязанность — сгонять любопытных мальчишек со стен крепости. А вторую — потому что Грант, бывший ненамного старше Варо, очень с ним сдружился.
Может быть, поэтому Варо забыл об осторожности, и, относя на Сигнальную для Джоджо стрелы, поскользнулся на мокрых от дождя ступенях, и упал на каменные плиты двора. А может, его сшибло камнем, потому что каптары в это время штурмовали крепость.
Отец Константин, ощупав рану на затылке мальчика, покачал головой.
— Он умрет? — со страхом спросила Аник.
— Все в руце Божьей, дочь Варгиза, и без его воли волос с головы не упадет…
— Значит, он умрет, — сказала Аник и зарыдала.
— Лучше помолись, чем плакать, — сказал отец Константин, — а еще лучше — помоги-ка мне перевязать его рану. Да и для других раненых надо кое-что сделать, один я не справляюсь.
Отцу Константину в его лекарских трудах скорее мешали, чем помогали, две старухи, бывшие знахарками у себя в селениях. У каждой имелось излюбленное средство врачевания ран и ушибов, и, вместо оказания помощи, они целыми днями переругивались, каждая хваля свой способ лечения. Отец Константин бросил попытки примирить их, и отослал с глаз долой.
Аник, которую когда-то обучали старая Хильда, слывшая целительницей, и княгиня, считавшая умение врачевать одной из основных обязанностей женщины княжеского рода, стала помощницей отца Константина. Прежде Аник казалось, что она все забыла, но стоило ей взяться за дело, давнее знание пришло само собой. Конечно, Аник не могла определить на ощупь перелом кости или сшить разорванную жилу, как это мог отец Константин, но омыть и перевязать рану, наложить примочку из трав или остановить кровотечение она могла.
12.
Опасения Аник насчет Варо не оправдались, но иногда девочке казалось, что лучше бы Варо умер. Сын пастуха ослеп.
Пролежав несколько часов без памяти, мальчик очнулся и стал требовать света. Аник подошла к нему.
— Вэ, Варо, ты жив, я рада… — она заплакала беззвучно, утирая слезы ладонью.
— Аник, это ты? Я тебя не вижу. Что, ночь уже? Почему не зажгут светильник?
— Вэй! — Аник зарыдала в голос и побежала за отцом Константином.
— Теперь он будет жить, — сказал отец Константин, — а зрение его может восстановиться, а может, и нет — все в руце Божьей, дочь князя. Молите Его, Он справедлив и благостен, и дастся вам…
Аник поставила в привратной церкви свечки Варваре-целительнице и Богоматери. У гробов с телами погибших тоже горели свечи, и пастор служил службу — отпевая и мальчика-шаваб, и горца по своему обычаю. Аник вернулась в дом отца Константина.
— Там шаваб, — сказала она священнику ревниво, — они служат свою службу над нашим Грантом.
— Ва, дочь князя, у нас один Бог, какая разница? Я занят — мне нужно помогать живым…
От плохой воды и тесноты в крепости началась болезнь, многие страдали кровавым поносом, и отец Константин лечил их травяными отварами. Ему еще нужно было не допускать к больным знахарок, потому что их методы лечения могли только навредить — одна поила больных водой с растворенной в ней золой, а другая кормила козьим пометом. Его спор со старухами закончился водворением тех под замок в одном из подвалов крепости. Там они не могли принести вреда никому, только ругались друг с другом, и выражали редкое единодушие, понося отца Константина. Через неделю князь велел выпустить их, под страхом вторичного и теперь уже постоянного заключения запретив приближаться к больным с целью врачевания.
13.
К зиме болезнь прекратилась. Отец Константин со скорбью качал головой, видя, как убывают запасы сушеных трав. Да и обычная еда — вяленое мясо и похлебка из высушенной крови — не годилась для больных, нужно было бы поить их куриным отваром, но где взять курицу? Кур давно уже съели, как съели овец и свиней, только две несушки квохтали в просторном курятнике крепости, да по утрам кукарекал старый петух, встречая рассвет.
К счастью, как только выпал снег, каптары перестали штурмовать крепость и спустились вниз, на дно ущелья. Князь велел дружинникам расчистить дорогу к источнику, и у осажденных была теперь хорошая вода. Но еды от этого больше не стало.
