— Нет, благодарю.
— Достаточно?
— Да. — Я отодвинул тарелку. — Не ел в своей жизни ничего вкуснее. Спасибо.
— Да, уж. Говорят, что голод — лучшая приправа. Надо сказать, что и пища здесь хорошая. — Он принес холодной воды и полотенце. Пока я споласкивал и вытирал руки, он ждал.
— Теперь я, пожалуй, поверю твоему рассказу.
— Что ты имеешь в виду?
— Таким манерам на кухне не научишься. Готов? Пошли. Велено прийти в любое время.
Когда мы зашли, граф сидел в большом кресле, слегка отодвинувшись. Он глядел на огонь в камине, наполнявшем комнату теплом и слабым ароматом яблони. Его стол — здоровенная мраморная плита из Италии — был завален свитками, картами и рукописями. Амброзиус даже не поднял головы при появлении Кадала. Охранник звоном оружия показал, что можно войти.
— Мальчик, сэр, — со мной Кадал разговаривал совсем другим голосом.
— Спасибо, можешь идти спать, Кадал.
— Да, сэр.
Он ушел. Кожаные занавески сомкнулись за ним. Амброзиус повернулся ко мне. В течение нескольких минут он молча осматривал меня. Затем указал на стул.
— Садись.
Я повиновался.
— Вижу, тебе нашли одежду. Накормили?
— Да. Спасибо, сэр.
— Теперь согрелся? Поставь стул поближе к огню, если хочешь.
Он сидел, слегка откинувшись назад. Его руки лежали на подлокотниках, вырезанных в форме львиных голов. На столе между нами стояла лампа, и в ее свете полностью растаяло сходство между Графом Амброзиусом и приснившимся мне странным человеком. Теперь, когда прошло столько времени, трудно вспомнить мое первое впечатление от Амброзиуса. Тогда ему было не больше тридцати, но с позиции моих двенадцати лет он выглядел человеком почтенного возраста. Выглядел он старше своих лет. Видимо, это явилось результатом образа жизни и тяжелого бремени ответственности, которое он нес с ранних лет. Вокруг глаз лучились морщинки, а между бровями пролегли две глубокие вертикальные морщины, свидетельствовавшие о его крутом нраве. Выражение лица было твердое, даже суровое. Брови, как и волосы, были темного цвета, они бросали на глаза большую тень. От левого уха до скулы тянулся едва заметный белый шрам. Нос выступающий, римский, с высокой горбинкой. Кожа, однако, отличалась скорее смуглостью, нежели матовым оттенком, а в черных глазах проскальзывало что-то кельтское, а не римское. На его лице отражалось смешение мрачности, отчаяния и злости. Это было лицо человека, которому можно доверять. Но с первого взгляда такие люди редко нравятся. Их либо ненавидят, либо боготворят. За ними идут, но с ними и сражаются. Одно, как говорится, из двух. Рядом с ним нельзя было ждать спокойной жизни.
Все это я узнал позже. От первой встречи у меня остались самые слабые воспоминания. Но я хорошо запомнил каждое сказанное им слово.
Амброзиус оглядел меня с головы до ног.
— Мирдин, сын Нинианы, дочери короля Южного Уэльса, посвященный, как мне сказали, в секреты маридунумского дворца.
— Я… разве я так говорил? Я только сказал им, что живу там и слушал иногда кое-что.
— Мои люди переправили тебя через Узкое море, потому что ты сказал им, что знаешь тайны, которые могли бы мне пригодиться. Разве не так?
— Сэр, — сказал я, уже слегка отчаявшись, — не знаю, что вам могло бы пригодиться. Спасая свою жизнь, я старался говорить на понятном им языке. Они хотели убить меня.
— Понятно. Здесь ты в безопасности. Почему ты убежал из дома?
— После того как умер мой дед, мне стало небезопасно там находиться. Моя мать собиралась уйти в монастырь, а мой дядя Камлак попытался убить меня. Его слуги убили моего друга.
— Твоего друга?
— Моего слугу. Его звали Сердик. Он был рабом.
— Ах да. Мне рассказывали об этом. В отместку ты поджег дворец. Не чересчур ли?
— По-моему, да. Но ему надо было оказать последние почести. Он принадлежал мне.
Его брови поползли вверх.
— Это что, причина или обязательство?
— Что, сэр? — озадачился я, но потом медленно сказал: — Я думаю, и то, и другое.
Он поглядел на свои руки. С подлокотников они, сцепленные, переместились на стол.
— Твоя мать — принцесса, — проговорил он медленно и задумчиво. — Они тоже причиняли ей зло?
— Конечно, нет!
Он вопросительно поднял на меня глаза.
— Извините, мой господин, — быстро объяснил я, — если бы они собирались причинить ей зло, то как я мог покинуть ее? Нет, Камлак никогда не отважился бы на это. Она годами вела разговоры о том, чтобы уйти в монастырь Святого Петра. Я не помню, чтобы она пропустила визит в Маридунум какого-нибудь христианского священника или епископа. Когда он приезжал из Карлеона, останавливался во дворце. Дед никогда не позволил бы ей уйти. Они с епископом частенько ругались из-за нее и… из-за меня. Епископ желал, чтобы меня крестили, но дед даже не желал об этом и слышать. Он хотел, чтобы она сказала ему, кто был мой отец, или согласилась выйти замуж за выбранного им человека. Поэтому разрешение на мои крестины держал в качестве уступки, как бы в обмен. Но она и не думала ни признаваться, ни соглашаться.
Я поглядел на него, думая про себя, не много ли наговорил, но он внимательно и спокойно следил за моим рассказом.
— Мой дед поклялся, что он никогда не отпустит ее в монастырь. Но после его смерти она обратилась к Камлаку, и он разрешил ей уйти. Он заточил бы меня вместе с ней. Но я бежал.
Амброзиус кивнул.
— Куда ты думал направиться?
— Не знаю. Маррик верно сказал, когда мы плыли в лодке, что я должен был к кому-нибудь обратиться. Мне лишь двенадцать лет, и я не могу быть себе хозяином, поэтому должен найти его себе. Я не хотел выбирать Вортигерна или Вортимера, но не знаю, к кому еще податься.
— Поэтому ты убедил Ханно и Маррика сохранить тебе жизнь и переправить ко мне?
— Не совсем, — честно признался я. — Вначале я не знал, куда они держат путь, говорил что угодно, лишь бы спасти себе жизнь. Я отдал себя в руки бога, и он направил меня к ним на корабль, потом уж я вынудил их переправить меня…
— Ко мне?
Я кивнул. В камине мерцал огонь, и по комнате играли тени. Одна тень шевельнулась на его щеке, и мне показалось, что он улыбается.
— Тогда почему ты не дождался, пока они приведут тебя ко мне? Зачем ты убежал с корабля?
— Я испугался, что они не довезут меня к вам. К тому же мне показалось, что они не поверили моему рассказу.
— И ты в одиночку глубокой зимней ночью спустился на берег незнакомой страны, где бог привел тебя прямо к моим ногам. Вместе со своим богом ты обладаешь большим могуществом, Мерлин. По-моему, у меня нет выбора.
