Неоднократно подчеркивается, что Белег все время был против великих замыслов Турина, хотя и поддерживал его; что Белегу казалось, что драконий Шлем произвел на Турина действие, противоположное тому, на которое он, Белег, надеялся; и что он был в смятении, ибо предвидел, что принесут грядущие дни. Сохранились отрывки его бесед с Турином по этому поводу. В одном из них они сидят вдвоем в крепости Эхад и Седрин, и Турин говорит Белегу:
"Отчего ты так печален и задумчив? Ведь все идет хорошо с тех пор, как ты вернулся ко мне, разве нет? Мой замысел оказался хорош, не так ли?
— Пока все хорошо, — ответил Белег. — Наши враги все еще не опомнились, никак не могут прийти в себя. Да, впереди еще будут хорошие дни; но не так уж много.
— А потом?
— Зима. А потом — следующий год, для тех, кто доживет.
— А потом?
— Ярость Ангбанда. Мы просто обожгли кончики пальцев Черной Руки, вот и все. Она не отдернется.
— Но разве не было нашей целью и радостью навлечь на себя ярость Ангбанда? — сказал Турин. — Чего бы еще ты хотел от меня?
— Ты сам отлично знаешь, — ответил Белег. — Но об этом ты мне запретил упоминать. Но выслушай меня. Предводитель большого войска нуждается во многом. Ему нужно надежное убежище; и ему нужно богатство и много людей, которые занимаются не войной. Многим людям нужно много еды, лес их не прокормит. И остаться незамеченными они тоже не могут. Амон Руд хороша для небольшого отряда: у нее есть и глаза, и уши. Но она стоит на равнине, и ее видно издалека; и не требуется большого войска, чтобы окружить ее.
— И все же я хочу, чтобы у меня было свое войско, — сказал Турин. — Если оно погибнет, погибну и я. Вот, я встал на дороге у Моргота, и пока я стою здесь, нет ему дороги на юг. За это Нарготронд обязан нам благодарностью; может, помогут и в нужде".
В другом коротком отрывке Турин ответил на предупреждения Белега о ненадежности его силы так:
"Я хочу править страной; но не этой страной. Здесь я только собираю силы. К землям моего отца в Дор-ломине лежит мое сердце, и туда уйду я, как только смогу".
Утверждается также, что Моргот до времени не наносил удара и предпринимал лишь ложные нападения, "чтобы легкими победами вселить самоуверенность в этих мятежников; так оно и вышло".
Андрог снова появляется в описании штурма Амон Руд. Только тогда сообщил он Турину о существовании внутренней лестницы; и он был одним из тех, кто выбрался на вершину. Сказано, что он сражался отважнее многих, но наконец пал, смертельно раненный стрелой; и так сбылось проклятие Мима.
К изложенной в «С» истории похода Белега на помощь Турину, его встречи с Гвиндором в Таур-ну-Фуйне, спасения Турина и смерти Белега от руки Турина добавить пока нечего. О том, что у Гвиндора был один из "Феаноровых светильников", излучавших синий свет, и о роли этого светильника в одной из версий истории см. "Путешествие Туора в Гондолин", прим. 2.
Можно также заметить, что отец собирался продолжить историю Драконьего Шлема Дор-ломина до периода пребывания Турина в Нарготронде, и даже дальше; но в повествования это так и не включил. В существующих версиях Драконий Шлем исчезает во время падения Дор-Куартол, во время разорения крепости изгоев на Амон Руд; но он должен был каким-то образом вернуться к Турину в Нарготронде. Он мог появиться там лишь в том случае, если его захватили орки, которые увели Турина в Ангбанд; но если бы Белегу и Гвиндору пришлось отнять его у орков во время спасения Турина, это потребовало бы некоторого развития повествования.
В отдельном отрывке сказано, что в Нарготронде Турин не хотел носить Шлем, "чтобы он не выдал его", но, отправляясь на битву в Тумхалад, надел его ("С", стр. 232 — там сказано, что на Турине была гномья маска, которую он нашел в оружейнях Нарготронда). Далее в отрывке сказано:
"Все враги избегали его, страшась этого шлема, — так и вышло, что он вернулся из той страшной битвы целым и невредимым. Он так и вернулся в Нарготронд в этом Драконьем Шлеме, и Глаурунг, желая лишить Турина его помощи и защиты (ибо даже он боялся этого шлема) стал насмехаться над Турином, говоря, что Турин, должно быть, признал себя его воином и вассалом, раз носит на шлеме изображение своего хозяина.
Но Турин ответил:
— Ты лжешь, и сам то ведаешь. Ибо образ этот создан как вызов тебе; и доколе есть человек, что способен носить его, вечно пребывать тебе в сомнении, страшась гибели от его руки.
— Что ж, тогда придется ему дождаться хозяина с другим именем, — сказал Глаурунг, — ибо Турина сына Хурина я не страшусь. Скорее, напротив. Ведь это у него недостает дерзости открыто взглянуть мне в лицо.
И, воистину, Дракон был столь ужасен, что Турин не решался смотреть ему в глаза, и. говоря с ним, опустил забрало, защищая лицо, и не поднимал глаз выше лап Глаурунга. Но, слыша такие насмешки, он в своей гордыне и опрометчивости поднял забрало и посмотрел в глаза Глаурунгу".
В другом месте сказано, что именно тогда, когда Морвен узнала, что в битве в Тумхалад появился Драконий Шлем, она поняла, что верно говорят, будто Мормегиль был действительно ее сын, Турин.
Наконец, предполагалось, что Шлем был на Турине, когда он убил Глаурунга, и перед тем, как Глаурунг издох, в насмешку припомнил ему его слова насчет "другого имени хозяина"; но нигде не указано, как должно было быть выстроено повествование, чтобы это стало возможным.
Есть еще рассказ о том, как и в чем Гвиндор противостоял Турину в Нарготронде (в «С» об этом лишь упоминается — стр. 231). Это, собственно, даже не рассказ, но изложить его можно так:
"Гвиндор всегда противоречил Турину на королевских советах, говоря, что он сам был в Ангбанде, и кое-что знает о мощи Моргота и о его замыслах.
— Мелкие победы в конце концов окажутся бесплодными, — говорил он, — ибо они лишь дают знать Морготу, где живут самые отважные его враги, и тогда он собирает войско, достаточно большое, чтобы уничтожить их. Объединенных сил всех эльдаров и аданов едва хватало на то, чтобы сдерживать его и хранить мир во время осады. Долгим был тот мир, но не дольше, чем понадобилось Морготу на то, чтобы прорвать кольцо; и никогда впредь не сможем мы создать подобного союза. Теперь вся надежда лишь на то, чтобы скрываться, пока не явятся валары.
— Валары! — воскликнул Турин. — Они бросили вас, людьми же они пренебрегают. Что толку смотреть на Запад за бескрайнее Море? Нам приходится иметь дело лишь с одним валаром — с Морготом; быть может, нам не суждено победить его, но мы можем хотя бы вредить ему и препятствовать его замыслам. Ибо победа есть победа, как бы ничтожна она ни была; и ценность ее не только в ее последствиях. Но есть польза и от малых побед: если мы не будем ничего делать, чтобы задержать его, через несколько лет тень его накроет весь Белерианд, и он выкурит вас из ваших нор поодиночке. А что потом? Жалкие остатки бросятся на юг и на запад, и будут жаться на побережье Моря, меж Морготом и Оссе. Лучше уж добыть себе славу, пусть и будет наш век краток — ведь конец один. Ты говоришь — вся надежда на то, чтобы скрываться; но разве сможем мы переловить всех лазутчиков и соглядатаев Моргота, всех до последнего, так, чтобы ни один не вернулся в Ангбанд и не принес вестей? А ведь тогда он узнает о нас, и догадается, где мы живем. И вот что еще скажу я вам: пусть век смертных людей краток по сравнению с жизнью эльфов, люди готовы скорее погибнуть в бою, чем бежать или сдаться. Вызов Хурина Талиона — великое дело; Моргот может убить того, кто это сделал, но не под силу ему сделать бывшее небывшим. Даже Западные Владыки почтили бы его; и разве не записано это в истории Арды, ее же не переписать ни Морготу, ни Манве?
