Только вербально. В их мысли я пока не вторгалась. Они, — девушка предугадала следующий вопрос Эла, — кажутся неуравновешенными.
Уф!
Невозможно предсказать, как они отреагируют, если кто-то вторгнется в их сознание. Думаю, такую возможность стоит приберечь на крайний случай.
Ларсон нашел это решение правильным. Продолжая движение, он отпихнул какого-то малого в потертых джинсах и футболке с надписью на спине «Признательный покойник». Парень, обернувшись, сердито нахмурился. Темные глаза оценивали комплекцию обидчика. Эл сжал кулаки и придал своей физиономии свирепое выражение профессионального боксера. Детина буркнул что-то неразборчивое и отвернулся. Ларсон, рассыпая привычные «извините» и «прошу прощения», проследовал дальше.
Мои возможности ограничиваются обменом сведениями.
Если эти парни догадаются о ее способностях, они, скорее всего, убьют Силме, чтобы она не смогла выдать их планы. Эл тут же постарался упрятать эту мысль подальше.
Ты права. Без крайней необходимости ни во что не вмешивайся.
Если Силме и уловила подспудную тревогу своего жениха, то виду не подала, чему он был рад.
Между тем он уже добрался до того места, где полиция, оттесняя зевак криками и жестами, устанавливала временное ограждение. Здесь Тазиар ухватил его за рубаху.
— Эл, как там дела? Ты сможешь отвлечь охрану? Ларсон торопливо сообщил другу все, что успел узнать, и в свою очередь спросил:
— Что ты собираешься делать?
Некоторое время скалолаз присматривался к зданию, а потом сказал:
— Тебе лучше не знать.
На сей счет Эл придерживался иного мнения, однако возможности насесть на друга с вопросами у него не было. Поэтому он повернулся налево, к молча изучавшему обстановку Тиму.
— Оставайся здесь. Не ходи никуда и ни с кем, если это не член нашей семьи или не полицейский.
Тим кивнул.
— Будь осторожен.
Этого Ларсон обещать не мог, а потому предпочел обойтись без ответа. Вскинув голову и расправив плечи, он перешагнул через натянутую полицейскими желтую ленту и услышал, как гомон позади него стих.
Измотанный полицейский с выбивавшимися из-под фуражки мокрыми от пота волосами устремился наперерез Элу, свистя в свисток. Эл оставил его усилия без внимания.
— Эй! — заорал полисмен. — Куда тебя несет? Молодой человек указал пальцем на высочайшее здание в мире.
— Туда. Там моя невеста, моя мать и моя сестра.
Еще один полицейский, красномордый детина, раздосадованный тем, что ему приходится иметь дело с подобными своевольными недоумками, сердито проворчал:
— Не у одного тебя там родственники. Таких много. Мы делаем все, что в наших силах, а ты бы лучше не мешался под ногами.
— Послушай, — Эл попытался обогнуть здоровяка, — там всего семнадцать заложников, и трое из них — моя невеста, моя мать и моя сестра. Получается, что таких, как я, не больше тринадцати человек. А того, что «в ваших силах», явно недостаточно.
Преграждавший Ларсону дорогу красномордый страж порядка побагровел еще сильнее.
— Откуда ты можешь это знать? — спросил другой офицер, не скрывая своего удивления.
— Скажем так, я был во Вьетнаме, но вы нигде не найдете никаких следов моего послужного списка, — ответил Ларсон, надеясь, что это противоречие сработает в его пользу как намек на службу в секретных частях особого назначения. — И о моей невесте вы нигде не найдете никаких данных. Кроме того, между нами существует особая связь.
Рослый полисмен выкатил глаза и выразительно покрутил пальцем у виска. Однако на его напарника осведомленность относительно числа заложников, похоже, произвела впечатление. Видимо «Армия мирного освобождения Вьетнама» передала полиции свои требования по телефону, сообщив о количестве захваченных людей.
— Что ты еще знаешь?
— Террористов трое. Их зовут Боб Хендрикс, Стив Хестон и Майк Певрин.
— Ты попусту тратишь время, мешая специалистам заняться спасением твоих же родичей, — прорычал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, красномордый детина. — Тоже мне, Максвел Смарт [01] нашелся! Проваливай!
Он указал в сторону желтой ленты.
Поскольку другой полицейский сопроводил требование лишь пустым, ничего не выражающим взглядом, Эл торопливо добавил:
— «Банко», «хирон» и «тайбар». Это клички террористов. Я назвал вам их имена и клички.
Тут удивился даже красномордый. Глаза его расширились, но спустя мгновение подозрительно сузились.
— А ты откуда знаешь? Ты часом не… Неожиданно притихшая толпа дружно ахнула.
Эл понял, что это, скорее всего, имеет отношение к Тазиану, но, хотя это и оказалось труднее, чем он думал, Удержался от искушения обернуться. Его движение наверняка привлекло бы к происходящему внимание копов. А что, если озверевшие «борцы за освобождение» сбросили с площадки кого-нибудь из заложников?
В это мгновение в его голове прозвучал встревоженный голос невесты:
Они злятся. Из-за того, что полиция отказывается предоставить им вертолет.
Отказывается? — Вопрос был бессмысленным и вырвался у него непроизвольно.
Они говорят, погода нелетная. Слишком ветрено.
Интересно, это уловка?
Силме вновь заговорила с сарказмом: верный признак того, что волновалась она куда больше, чем хотела показать и Элу, и окружающим.
Знаешь, когда я в последний раз летала на вертолете…
Значит, ветрено?
Вроде того.
Этот разговор ничего Ларсону не дал. Он представил себе воздушные потоки, омывающие небоскреб даже в самую спокойную погоду, и поежился. Правда, писали, что на вершине имеется вертолетная площадка… или мачта для дирижабля?
Он выбросил эти мысли из головы и взглянул на насупившего темные брови полисмена.
— Ну? Выкладывай, откуда ты столько всего знаешь?
— Я же вам уже рассказывал. — Ларсон говорил с нараставшим нетерпением, надеясь, что Тазиар уже успел сделать то, ради чего он отвлекал полицейских. — Мы с моей невестой…
— Это я уже слышал! — рявкнул детина. — Меня на этот вздор не купишь! Откуда мне знать — может, ты сам член этой банды?
Эл мог бы придумать несколько объяснений, но не видел причины утруждаться. Ни у него, ни у Тазиара не было на это времени.
— Послушайте, моя мать, а также сестра и невеста там, наверху. Их держат под прицелом, и я не обязан вам ничего доказывать!
Рослый полицейский покосился на напарника, который, в свою очередь, пристально рассматривал Ларсона. В его взгляде сквозили раздражение и презрение.
