Фроди сел рядом, кровать под ним тяжело скрипнула. Положил руку ему на плечо.
— Кто тебе такую дурь сказал? Альмод? Или сам придумал?
Эрик рывком перевернулся на спину, заглянул ему в лицо. Щеки обожгло стыдом.
— Прости.
Как он умудрялся все портить раз за разом?
— Значит, сам придумал, — хмыкнул Фроди. — Вот же ж, башковитый, а дурень. После зова мне придется любоваться на твою морду… обычно неделю, круглые сутки. Так чего ради я бы стал бы любоваться на нее сейчас? Только потому, что не нашел другой компании? Мне не пятнадцать лет, могу и один до лавки прогуляться.
— Еще скажи, мол, ты не мальчик, только получивший перстень. — буркнул Эрик.
— А я его и не получил. Но не мальчик, да. Впрочем, и не девочка, однозначно.
Эрик не выдержал — прыснул. Повторил.
— Прости. Я и правда…
— Брось. Но, кажется, надо сперва напиться, а потом в лавку.
— Пить я не буду. Альмод велел: неделю на хлебе и воде.
— Я ему не скажу.
— Дело не в том, расскажешь ты или нет. Я-то буду знать. Он поверил мне на слово, и…
Слов не хватало. Впрочем, Фроди понял.
— Гордый, значит… Уважаю. Плевать на выпивку, за книгами-то со мной сходишь?
— Схожу. — Эрик сел на кровати. — Только там клеймо библиотеки университета Солнечного.
— Да тому лавочнику плевать. Правда, поторговаться придется. Начнет кочевряжится, конечно, но клеймо можно вывести, если знать, как. А уж он-то знает.
Глава 16
Книжная лавка оказалась неожиданно просторной и светлой. Еще бы: в свинцовом решетчатом переплете окна, на ночь закрывавшегося массивными ставнями, стояли прозрачные стекла. Этакую диковинку Эрик увидел только в столице. В университете Солнечного стекла в рамах были мутными, а переплеты — частыми, так что света попадало куда меньше. И что на улице делается, не видно, не отвлекает.
Неудобно, наверное, когда кто угодно с улицы может заглянуть и увидеть, что происходит внутри. С другой стороны, на свечах экономия: как бы ни был богат лавочник, едва ли он может себе позволить нанимать одаренного только для того, чтобы было кому постоянно поддерживать светлячка. Эрик подумал, что книги в этой лавке должны стоить и вовсе несусветных денег, даже замялся у дверей. Фроди — глаза у него на затылке, что ли? — подбодрил со смешком: дескать, не стой на пороге, не переживай. Сам же книжную долю с жалования отдавал. На всех отложена, потом по очереди все перечитают.
Эрик успокоился было: за то, что они вчетвером откладывали месяц, в городе пришлось бы работать года три. Хотя не так уж это выходило и много, если вспомнить, что за стоимость дюжины книг можно купить доброго ездового коня. И потому он снова заволновался, когда лавочник начал «кочевряжиться», сбивая цену и плачась, какие у него начнутся неприятности, буде кто обнаружит в лавке книгу с клеймом библиотеки университета Солнечного.
Фроди хмыкнул, оттер Эрика плечом, молча водрузил поверх спорной книги пять увесистых томов. И улыбнулся. Лавочник вздохнул — слишком громко и тяжело, чтобы принять это за чистую монету — и указал на полку за спиной, мол, выбирайте. Книг там стояло изрядно: дюжины три, наверное.
— Он продал это мне вдвое дороже, чем вернул сейчас, — сказал Фроди. — И продаст еще кому-нибудь. К тому же, мы сегодня заберем столько, сколько у него покупают за месяц. Так что не дергайся, и выбирай спокойно. Тебе что интересно?
— Все. Лишь бы буквы были.
Фроди чуть подался вперед, вперившись в надписи на обложках. Ухмыльнулся.
— «Травы и цветы джунглей Харибдии». Пойдет? Или, вон «Откровения Осфрида Блаженного».
Эрик тоже рассмеялся.
— Пойдет, если не найдем ничего интересней.
— Тебе правда все равно?
— Я одолел библиотеку Солнечного. Все тысячу двести томов. Поверь, в сравнении с некоторыми трактатами травы и цветы джунглей наверняка увлекательнейшее чтение, особенно если с картинками.
— Верю. Как-то мы застряли в замке одного благородного, — Фроди покачал головой. — Ровно три тома. Священное писание. Воспитание благородного юноши. И наставления молодой хозяйке. К концу второй недели Альмод мог изложить священное писание наизусть, слово в слово. Я ему тогда проспорил три золотых — думал, этакий талмуд вызубрить невозможно. И после того мы стали выделять долю на книги.
Он помолчал и добавил почти мечтательно:
— Но слышал бы ты, как он крыл высокородных балбесов, не желающих тратиться на должное образование для детей!..
Эрик поморщился: вспоминать Альмода не хотелось. Пробежал глазами по обложкам.
— Вон. Жизнь и подвиги Сармира Мудрого. Путешествия Оффа Морехода тоже выглядят ничего. И новую пьесу…
Нет, новая пьеса Копейщика — надо же, уже переписали — подождет до следующего раза.
— … то есть какой-нибудь сборник стихов поприличней.
Лавочник положил книги на прилавок. Эрик раскрыл «Жизнь и подвиги…» на середине — он всегда так делал, чтобы понять, стоит ли книга его внимания — и пропал, очнувшись, только когда Фроди, хихикая, накрыл страницу ладонью.
— Я так понимаю, эту мы покупаем? А остальные две?
Эрик растерянно посмотрел на него.
— Понял, — усмехнулся Фроди. — Сам гляну. Вон, у окна табурет, а я пока повыбираю в свое удовольствие.
Эрик послушно устроился у окна и потерял счет времени. Очнулся только когда свет на миг потемнел — по другую сторону стекла обнаружилась чумазая мордочка. Мальчишка уставился на него, перевел взгляд вглубь лавки и помчался на другую сторону улицы. Эрик проводил его взглядом — оборванец разговаривал с благородным… нет, одаренным, вон и перстень, несмотря на меч. Но столько золота на одном человеке Эрик ни разу в жизни не видел. А за спиной у того, поглядывая в сторону лавки стояло четверо с мечами и перстнями, в одинаковых одеждах — явно телохранители.
— Фроди, тут что-то странное, — окликнул Эрик, опуская книгу.
Тот вернул на прилавок увесистый том, шагнул к окну — и Эрик впервые в жизни увидел, что «побелел как полотно» — не преувеличение. Только смуглое лицо Фроди стало не белоснежным, а серебристо-серым, словно не до конца отбеленный льняной холст. По ту сторону окна, словно почувствовав пристальный взгляд, поднял голову незнакомец, и его протянутая с монеткой рука повисла в воздухе.
Кто из них отмер первым, Эрик не понял. Свились плетения по обе стороны стекла — свинцовый переплет просто вынесло, точнее, внесло в лавку. Эрик едва успел вскинуть книгу, закрывая лицо. Предплечье больно рассек осколок. Фроди отшвырнул переплет в сторону, рыбкой сиганул в окно, пролетев под длинным языком белого пламени. Эрик перехватил чужое огненное плетение — какой бы там зуб эта компания не имела на Фроди, бросать человека, который заслонил его от тварей, он не собирался.
И вообще, вовсе необязательно было шарахать настолько неприцельно. Стейн обозвал бы подобное неряшество безобразием, работой лентяя, допустимой лишь когда напротив сплошная стена неприятеля, и все равно, кого именно убивать.
Разорвать нити вышло на удивление легко и быстро. Видимо, посвящение действительно что-то меняло, если так и дальше пойдет, он сможет взять болт из воздуха. Огонь рассыпался искрами, кажется, все же подпалив табурет, на котором Эрик сидел пару мгновений назад. Где-то за спиной горестно завопил лавочник, но Эрику было не до того, потушит как-нибудь прежде, чем запылает по-настоящему. Разорвав чужое плетение, он привлек внимание к себе — не как к случайно оказавшемуся не в том месте и не в то время свидетелю, но как к полноценному участнику заварухи, и это внимание ему не понравилось.
Неведомый одаренный — пока Эрик не мог не сообразить, кто именно из пяти — оказался умел, силен и быстр, и кабы не последствия посвящения, вышло бы так же, как в том дурацком поединке с Альмондом, с которого все и началось. Как ни крути, не было у Эрика за спиной ни дюжин поединков, ни десятилетий упорных занятий. Ничего не было, кроме базового боевого курса, пары недель тренировок с Ингрид и Ульваром, бараньего упрямства, не позволяющего сдаться без боя, да твердой уверенности в том, что нельзя просто так стоять и смотреть, как убивают своего. Хотя он так и не успел понять, когда это чистильщик стал «своим».
