Гюнтер усмехнулся.
— Хорошо. Я, Гюнтер, прозванный Рыжим, говорю, что ты оскорбил меня, мою родственницу и мою подругу, и готов защищать свою и их честь мечом, чтобы только одному из нас осталось место на этой земле. И пусть Творец будет на стороне правого.
— Пусть творец будет на стороне правого.
Остальные уже растаскивали столы, теснились к стенам, освобождая место. Хозяин заложил засов на двери, чтобы внезапно вошедший гость не отвлек поединщиков или, того хуже. сам случайно не угодил под клинок.
Двое на миг замерли. поклонились друг другу, а дальше все произошло быстро — Свен рванулся, видимо, решив взять силой и скоростью, Гюнтер ушел от удара, взмахнул клинком, позволил принять его на лезвие — меч скользнул по нему вперед, вонзившись Косматому в горло.
Но вместо того, чтобы поклониться и уйти, ибо Творец сказал свое слово, мордовороты, явившиеся с покойным, разом бросились на победителя.
— Сам! — рыкнул Гюнтер прежде, чем успели окончательно свиться полдюжины плетений, ибо просто смотреть на этакое безобразие никто не собирался. Ингрид распустила нити — сам, так сам. Еще через полминуты на полу лежало два тела. Гюнтер провел пальцами по щеке — целительное плетение остановило кровь и стянуло края раны. Шрамы украшают мужчину, но в гвардии не станут держать человека с испорченным лицом.
— Посылай за стражей. — сказал он трактирщику. — И принеси перо и пергамент, вдове я сам напишу.
Снова заскрежетали по полу столы, притихшая было таверна зашумела, возвращаясь к привычной жизни.
— Может, лично родственницу обрадуешь? — хмыкнула Гудрун. — А то потом ей две недели ни к кому нельзя будет выйти, траур.
— Нет, и без того уже мести языком начали. — Гюнтер поморщился. — Узнаю, кто Косматому такую глупость нашептал — сам прибью.
Ингрид бы сказала, что у покойный был достаточно глуп, чтобы и самому придумать. Но, в конце концов, это не ее дело.
Глава 17
Эрик хотел бы оглядеться, понять, что там с Фроди но тот, со шрамом, уже снова плел, и снова времени хватало лишь рвать чужие нити, но не атаковать.
— В прошлый раз ты сиганул в окно с третьего этажа, — просипел Фроди. — Сейчас впятером на одного. Что дальше, трус?
— «Дальше» для тебя не будет.
Пока он тут играет в кошки-мышки с одним, остальные четверо убьют Фроди. А потом и его, Эрика, чтобы не лез не в свою драку. Он отмахнулся от очередного плетения, все же успел оглядеться. Двое телохранителей обездвижили Фроди, перехватывая друг за другом разорванные им нити и блокируя его плетения. А тот, в золоте, и третий телохранитель начали плести свои.
Эрик бы выругался в три этажа, если бы успевал: сперва вода в легких, то, что сотворил тогда Альмод, и сразу следом — вытянуть все тепло, замораживая: лед разорвет нежнейшую живую ткань так, что ни один целитель не восстановит, можно даже не добивать. Даже если и сумеет разорвать — все равно помрет, в лучшем случае на всю жизнь останется глубоким калекой, задыхающимся от малейшего движения.
А можно и добить. К примеру, шарахнуть об стену, мышцы и кости прогнутся, поддаваясь, ледышка, в которую превратятся внутренности — нет. Быстрее, чем сжечь. Хуже? А кому довелось сравнить? Он рванул нити, готовые вот-вот забрать тепло из тела и понял, что перехватить нацеленное на себя плетение не успевает, если только не…
Рукоять клинка легла в ладонь. Мир привычно потускнел, потеряв разноцветье перевитых нитей. Изумленный возглас — кого из пятерых? Неважно. Эрик рванулся к ближайшему — еще один изумленный вскрик, потянулся к мечу слишком поздно, понадеявшись на плетения — клинок ушел в живот до середины. Фроди вырвался, успел зарубить того, в золоте. Двое кинулись на него, третий, со шрамом, ухмыльнувшись, шагнул к Эрику.
Он едва успел отдернуть голову, чтобы не получить мечом в лицо, а дальше получалось только блокировать удар за ударом, и молиться, но на молитвы времени не осталось совсем. Слишком уж шустр оказался этот меченый. Плечо обожгла боль, рукав противно прилип к телу, мешая двигаться и без того ослабевшей руке. Увернуться от очередного удара удалось буквально чудом, второго чуда не будет.
Фроди, уже успокоивший своих и не особо заморачиваясь благородством поединка, просто ударил меченого чужака в спину, и, пока Эрик лупал глазами и хватал воздух, точно выброшенная на берег рыба, вернулся к недобитку, скорчившемуся на мостовой, держась за живот.
— Кто сказал твоему господину про меня?
— Не знаю. Правда, не знаю!
Видеть в деле плетение, контролирующее разум, Эрику до сих пор не доводилось. С лица лежащего ушел страх.
— Кто?
— Не знаю.
Хрустнул под мечом позвоночник, тело затихло.
— Цел?
Эрик кивнул. Огляделся, ища что-то, чем можно было бы вытереть меч, прежде чем убрать в ножны — пожалуй, плащ этого сойдет…
Меч вернулся в ножны. Мир снова обрел цвет. Эрик услышал разноголосый гомон, вдохнул запах крови и дерьма из свежевспоротых кишок. Желудок подкатил к горлу, и он успел порадоваться, что с утра не ел. Фроди оказался рядом, взялся за плечо.
— Ну где же цел?
Эрик стиснул зубы, дожидаясь, пока плетение стянет рану.
— Все. — сказал Фроди. Легонько встряхнул. — Все кончилось. Мы живы, они — нет.
Эрик снова кивнул. И еще раз. Они живы. Эти — нет.
— Хлебнешь?
Он мотнул головой. Все кончилось.
Фроди за руку, точно маленького, повлек его в лавку. Усадил на подпаленный табурет.
— Точно цел? Ничего больше?
Не дожидаясь ответа, прошелся диагностическим плетением.
— Все хорошо, — выдавил Эрик. — Просто…
— Понятно. Отдышись пока. После первой смерти всех трясет. Я, помнится… — он махнул рукой.
Эрик тупо кивнул. Хорошо, что всех трясет, не так стыдно. Плохо, что это заметно.
Фроди шагнул к прилавку, за шиворот вытащил спрятавшегося там лавочника.
— Кому ты рассказывал про меня?
— Господин, милости! — полузадушенно просипел тот. — Все, что я говорил покупателям, это что даже чистильщики не гнушаются моим товаром. Клянусь!
Свилось плетение, лицо лавочника стало безразличным.
— Кто-то расспрашивал, что за чистильщики у тебя бывают? — продолжал Фроди.
— Нет, господин.
— Кто-то расспрашивал про меня? Дескать, чернявый, курчавый, рослый?
— Нет, господин.
— Ты кому-то меня описывал?
— Нет, господин.
— Отпусти его, — сказал Эрик. — Он правда не знает.
Смотреть на лавочника было неприятно, и он перевел взгляд на пол. Медленно — тело словно одеревенело — нагнулся, подбирая упавшую книгу. В переплет глубоко впился осколок стекла. Попади такой в лицо, располосовал бы до кости, а то и кривым до конца жизни оставил. Эрик потянул стекло. Оно не подалось, пальцы дрожали, соскальзывали.
— В самом деле не знает.
Фроди распустил плетение. Лавочник недоуменно мотнул головой, уставившись на него, потом снова заскулил. Фроди выпустил его ворот.
Шарахнула дверь, пропуская влетевших стражников. Почему в этом городе они появляются только когда уже не нужны? Впрочем, в Солнечном стражи и вовсе не было. Или была, но Эрик на нее внимания не обращал? Припомнить не получалось. Он стиснул пальцы и осколок, наконец, сдвинулся, оставив после себя глубокую дыру. Перелистал страницы — так и есть. Непоправимо испорчена. Жаль…
Фроди неторопливо развернулся к двери. Главный у стражников, не тот, которого Эрик видел ночью, скривился, глядя на плащ застежку плаща, переливающуюся ярким живым огнем.
— Чистильщики… Сегодня что, все повально сдурели? В соседнем квартале…
Он осекся.
— Что в соседнем квартале? — спросил Фроди.
— Ничего господин.
— И все-таки? — в пальцах блеснула серебряная монета.
— Какие-то болваны сцепились с гвардейцами в увольнительной.
Серебряк перекочевал из руки в руку.
— С гвардейцами? А была ли среди них девушка — такая высокая, рыжая?
