Тот кивнул:
— Беда приходит из иного пространства. Если бы мудрейшие пастухи чувствовали ее так точно, как вылет птиц! Но пока здесь мирно. А уж что до растений — травная кухня и аптека. Золотой корень, смотри. Фейхоа. Аральник. Элеутерококк.
— Удивительно, как только тут эти хищные птицы гнездятся, если кругом сплошная полезность, — саркастически заметил Майсара. — Да, а почему они на нас не нападают? Хотя, наверное, попросту не сезон.
— Никто не называл их хищными, — возразил Камиль, — и никто не посылал нас вести с ними войну.
— Пастухам докучают и они.
— Мужчина, в отличие от женщины, должен уметь сражаться, — жестко сформулировал Барух. — А здесь мы вообще потому, что захотели сами. Не пастухи же нас погнали сюда?
— Нас вообще никто никуда не гнал, да еще в босом виде. Хотя, раз тут такая благость кругом, то и от шипов, поди, не нагноится.
Ехидство Майсары имело под собой реальную основу: хотя в детстве он и расхаживал зачастую босиком, но, в отличие от Камиля, скота не пас. Его, как любого потомственного интеллигентного раба, обучали в совершенстве владеть благородным оружием и каламом. Поэтому он сразу же засадил в большой палец левой ноги длинную и гладкую колючку и, не без труда ее вытащив, изобразил легкую хромоту.
— А ты не страдай напоказ, — ответил Арфист. — Оглядись кругом: где шипы, там и ягоды водятся. Вроде бы морошка или абрикосовая малина, хотя пресноватым вкусом больше куманику напоминает. Интересное дело, Мастер: обычно они не скрещиваются. Радиация?
Верхние ярусы гор казались голы и бесплодны даже там, где льды и снега расступались. Странники смотрели на них уже с вышины главного конуса, куда они забрались с нежданной для себя легкостью. В провалах и внутри жерл дым сгущался полосами, а жар заставлял воздух колебаться, но именно здесь — то тут, то там — были нагромождены кучи суковатых прутьев, вокруг обложенные для крепости булыжниками. Размером эти солидные сооружения были, пожалуй, с гнездо орла. Только яйца были другие: темно-бурые или иссиня-черные, они сливались с гнездом и почти не давали себя заметить, а заметив — пересчитать.
Совсем иное зрелище явила путникам вершина большой горы, коронованная щедрой и крупной зеленью. Склоны здесь извергли из себя совсем уж невиданное изобилие трав-гигантов и цветущих кустарников: страшно было ступить на ковер круглых бархатистых листьев размером с блюдо, раздвинуть коленом двухаршинные живые мечи, в сердце которых возносился скипетр, усаженный пурпурными колокольчиками каждый размером в твою пригоршню, вдохнуть аромат золотисто-желтой розы, что возвышалась всеми цветами и шипами далеко над головой. Твоя алая кровь поминутно грозила смешаться с зеленой кровью этого поднебесного сада, но почему-то такого не приключалось.
Гнездо Белой Птицы было устроено не сбоку горы и не на склоне кратера — всю стесанную вершину закрывал венец из цельных древесных стволов, что проросли ветвями и покрылись листвой, как ива на берегу озера. Ветви сплелись, образовав дуги. И там, полускрытое тенистой и влажной зеленью, возлежало одно-единственное яйцо, сияюще белое с голубым отсветом, овал удивительно совершенной формы. Радуга мельчайших капель одевала его своей игрой, оно походило на купол и на парус, и зеленые ладони, смыкаясь над ним сверху и снизу, не давали ему ни выпасть, ни улететь ввысь.
— Яйцо Птицы Рух, — зачарованно произнес Камиль. — Мне казалось, что это сказка.
— Красота, — подтвердил Майсара. — Э, да оно надтреснутое, поглядите! Испорченное, что ли?
Действительно, от более широкого конца тянулась еле заметная зигзагообразная полоска, похожая на след молнии.
— Что вы. Тогда бы потускнело, а здесь цвет прямо играет, — ответил им Мастер. — Просто скоро вылупится птенец. Это для него, конечно, скоро, а для нас — через месяц, а то и через год.
— Может, расколупать чуточку и заглянуть, — хищно поинтересовался Майсара. — Это ж такое сокровище — неописуемое!
— Ты что, убить его хочешь? Один мой приятель, тоже араб, Синдбад по имени, был свидетелем, как матросы с его корабля вот так же поинтересовались. Ну и никто, кроме него, увы, домой не вернулся, — возразил Барух. — Погибли от гнева Птицы.
— Не рассказывай страшилок, — остановил его Древесный Мастер. — Она-то не мстительна. Просто не стоит будить несозревшее дитя ради досужего любопытства. Чему должно наступить — наступит в свой черед. А пока — слышите? Это стучит его сердце.
Тупой ритмичный звук слился с могучей вибрацией изнутри вулкана. Вдруг пышный султан пара взмыл из-под яйца целым страусиным хвостом, издавая громкий, нестерпимо мелодичный свист.
— Ишь, охраняет, — уважительно заметил Майсара, отряхиваясь от брызг. — А красив, ничего не скажешь.
— Здесь всё прекрасно и невыносимо для человека, — отозвался Камиль. — Я думаю, нам пора уходить.
— Ты убедился в том, в чем хотел убедиться? — спросил его брат.
— Да. Оно зреет, яйцо, и его птенец будет шахом птиц, прогонит всех на свете хищников и покорит себе небо и землю.
— Так что мы сделали, в конце-то концов? — спросил Майсара.
— Ничто — и многое, — ответил Субхути. — Избежали убийства.
— Обрели уверенность в том, что наступит некий день, — вторил ему Барух.
— И просто увидели своими глазами прекрасное и понесем его с собой. Разве одного этого мало? — усмехнулся Камилл.
Они повернулись — с каким-то сладостным сожалением — и начали спускаться.
Пастухи ни о чем не спросили их, но Камиль негромко и со значением проговорил:
— Мы видели Яйцо. Вам недолго осталось терпеть.
Снова день за днем, ночь за ночью плыли Странники по застывшему Океану, оседлав могучий внутренний поток.
— Камилл, сколько островов мы миновали? — допытывался Водитель Караванов. — Четыре или только три? Тот, двойной Остров Птиц, его Майя и настоящий образ — как его посчитать?
— Как хочешь. Ведь если верить нашему другу Субхути, любая вещь вокруг есть Майя. Соединение случайных признаков. Зачем тебе?
— Да говорят, что в сказках всего бывает по три, семь или девять, а потом наступает благополучный исход.
— Успокойся. Наши приключения не подошли еще к концу, и мы пока не оживили море. Лучше поднимись на мачту, следи за горизонтом — течение должно привести нас к следующему в цепи островов. Они нанизаны на него, точно бусины на нитку.
В самом деле, новый остров не замедлил. Он лег перед носом «Стеллы», как округлая спина допотопного чудища, горбушка плесневелого каравая, — заросший сероватыми кустиками полыни, деревьями-кривульками, деревянными и глинобитными домами. Это было карикатурное подобие города Камилла: деревья почти не давали тени, вода реки текла обочь домов и была мутной, вместо каналов вдоль узких улочек текли ручьи жидкой грязи. Ею же были вымазаны заборы и стены: кое-где все археологические наслоения отлупились, и пролысины обнажали дранку, положенную крест-накрест, или паз, откуда нахально торчала пакля, тряпка или просто трава. Такая же гниль и ветхость была нахлобучена вместо крыши — раздерганная, будто в голодный год. Однако даже у сравнительно чистой соломы или сена вид был категорически несъедобный: серый и задымленный. И трава обочин, окаймившая срединную грязь, была какая-то неживая, и пыльные деревья будто насильно были выволочены из земли за вихор, и застыл на верху одного из крайних домов странно изогнутый, крашенный ржавым суриком флюгер, что давно показывал не ветер, а вселенскую сушь, тишь и гладь. Было тихо и безлюдно.