— Целых две. Высокие и рыжие. Как и парни — других в ту дюжину не берут.
— И кто кого?
— А ты… вы как думаете, господин? Семеро одаренных, хоть и пьяных до изумления, и благородный с телохранителями без дара?
Фроди усмехнулся.
— Если одна из девушек — та, о ком я думаю, дар бы не помог. И помощь остальных не понадобилась.
— Не знаю, что и о ком вы думаете, господин, но я нанимался в стражу, а не носильщиком трупов.
— В столице это одно и то же.
Стражник помолчал.
— Я должен спросить: кто были те, что лежат на улице, и что вы не поделили?
— Двенадцать лет назад его звали Хродрик Красавчик. И его люди.
— Его и сейчас так зовут… звали. И вы, как и я, наверняка о нем наслышаны, — стражник ругнулся, осекся на полуслове. — Прошу прощения, господин.
— Как по мне, других слов он и не заслужил, — фыркнул Фроди. — А что до повода для ссоры, он никого не касается.
— Прошу прощения господин, — повторил стражник. Перевел взгляд на лавочника. — Мастер, по уложению возмещать ущерб случайно пострадавшим в поединке одаренных должен проигравший… или его родичи. Но…
— Я разберусь, — сказал Фроди. — Ступайте. А то тела на улице напугают какую-нибудь добродетельную матрону.
Стражник перечить не стал, молча вышел, прикрыв за собой дверь. Эрик снова раскрыл книгу, провел пальцами по разрезу на странице. Читать можно. Он прижал том к груди, обхватив руками крест-накрест, точно защищая — или защищаясь, кто его разберет? Да когда же его трясти перестанет-то?
Фроди снял с пояса кошелек, положил на прилавок.
— Прости за неудобство, мастер.
Сложил выбранные книги в сумку, как ни в чем не бывало, мотнул головой Эрику, дескать, пойдем.
— Можешь одолжить немного? — спросил Фроди, когда они завернули за угол. — Дома верну. Тут рядом приличный трактир есть, завалимся и напьемся.
— Пить я не буду, — сказал Эрик. — А деньги есть, я же за книгами шел. Сколько тебе нужно?
— Ах, да, на хлебе и воде. Но вряд ли Альмод мог знать, что такая ерунда случится. Да и не скажу я ему, сколько раз повторять.
— Неважно, скажешь ты ему или нет, я-то буду знать. — Эрик тоже не понимал, сколько раз нужно повторить одно и то же, чтобы от него, наконец, отстали. Сменил тему. — А почему ты называешь ставку домом?
— Потому что другого у меня нет и не будет. Как и другой семьи. — Он помолчал. — Извини, совсем забыл. Спасибо, за мной должок.
— Нет. Ты спас мне жизнь, я а даже спасибо не сказал. И хватит об этом.
Фроди рассмеялся, хлопнул его по плечу.
— Уговорил, речистый. Пойдем… братишка. Тут рядом. Только, может, передумаешь? Это ж хуже нет, сидеть трезвехоньким и смотреть, как другие напиваются.
— Переживу как-нибудь. Зато будет кому тебя, — он осекся, слово «домой» не ложилось на язык, хоть ты тресни, — обратно доволочь.
Заодно и проверит, действительно ли оставаться трезвым рядом с пьяными так тяжко: ни разу не доводилось.
Они прошли квартал, снова завернули за угол, и тут Фроди остановился. Эрик, успев испугаться — не слишком ли много для одного дня? — проследил за его взглядом, и выдохнул, обмякнув. Из двери под вывеской, с которой ухмылялся розовый поросенок, вместо вертела вздетый на сломанное копье, вывалились семеро кутил: пять парней и две девицы, все изрядно навеселе. Волосы всех оттенков рыжего, от темного янтаря до красной меди. Все здоровенные, при оружии, у одного на щеке свежая ярко-розовая полоса: явно затягивали плетением, чтобы шрама не осталось, не оскорблять же уродством взгляды высокопоставленных особ. Эрик не сказал бы, что пьяны прям-таки до изумления: на ногах держались вполне твердо, говорили громко, то и дело смеясь, но языки не заплетались.
Ингрид заметила их сразу, вмиг посерьезнела.
— Идите, я догоню.
— Не заблудишься? — хохотнула вторая девушка.
— Может, и заблужусь.
— Жаль, без тебя уже не то веселье, — сказал оцарапанный.
Ингрид пожала плечами.
— Если что, до вечера мы не разойдемся, — продолжал он. — А там… Не пропадай, в общем.
— Как получится.
Они обнялись по очереди, гвардейцы, болтая и пересмеиваясь, побрели прочь.
— Что случилось? — спросила Ингрид.
Эрик точно в первый раз увидел выжженую прядь в волосах Фроди, перепачканную одежду, ободранные о камень мостовой ладони. Впрочем, почему «точно», в первый раз и разглядел, до того не замечал, слишком уж занятый собственными переживаниями. И сам наверняка выглядит не лучше, одна окровавленная прореха в рукаве чего стоит.
— Почему эта огромная столица, так ее и разэтак, такая маленькая? — Фроди попытался ее обойти, но Ингрид придержала за локоть.
— Я не отстану.
— На себя посмотри. Кто тому молодцу морду располосовал?
Ингрид чуть нахмурилась.
— Ревнивый муж. Не уходи от темы.
— Точно? Таких совпадений не бывает.
— Если ты все же расскажешь, что случилось, мне будет проще понять, бывает или нет.
Фроди вздохнул, выругался, и все же рассказал. Эрик мимолетно подивился неужели случившееся и вправду можно уложить в пару предложений, изрядно разбавленных непотребной бранью? А, впрочем, сколько это длилось? Минуты две, от силы три. И в самом деле, было бы что рассказывать: не о том же, как хрустит кость под мечом — точно слежавшийся снег под ногами — или какой яркой кажется кровь на камнях мостовой?
— Кто? — спросила Ингрид.
— Давний знакомец.
— Это я поняла. Кто был настолько уверен в собственной безнаказанности?
Чистильщики не подлежат королевскому суду: если кто-то из них нарушит закон, их будет судить орден и покарает по своему усмотрению — если сочтет нужным. Чистильщики неприкосновенны: если кто-то первым поднимет на любого из них руку — защищаться не возбранялось — его будет судить орден. Эрик только сейчас понял, что все происшедшее отдавало форменным безумием.
— Хродрик Красавчик.
— Вспомнил о тебе все-таки, — медленно произнесла Ингрид. Взяла Фроди под руку. — Пошли.
— О, так ты с нами? — ухмыльнулся Фроди.
— В ставку. И молись, чтобы Альмода никуда не унесло, и Первый узнал все это до того, как к нему придут за твоей головой.
— Договор…
— Творец милосердный, ты от Эрика наивностью заразился?
Эрик мысленно хмыкнул, но счел за лучшее промолчать. И так уже сегодня наговорил.
— Ладно, тому простительно, дерьма еще не нахлебался, но ты-то! — продолжала Ингрид. — Казна платит ордену долю. И что, по-твоему, сделает его величество, когда к нему явится рыдающая любовница и скажет, что чистильщик убил ее единоутробного брата? Сына Хильд Лисицы, что много лет верой и правдой служила престолу?
Фроди помрачнел.
— Хродрика не любили при дворе.
— Но до сих пор ночная кукушка была куда убедительней дневных. Ульрика очень любила брата — Ингрид подождала, пока Фроди закончит ругаться и продолжила. — Едва получив перстень, Хродрик вытащил ее из приюта, где она оказалась после смерти матери. Вырастил и представил ко двору. Да и сам государь ему очень благоволил еще до того, как сошелся с его сестрой. Что, по-твоему он сделает, когда Ульрика скажет, что двенадцать лет назад ее несчастный брат едва избежал смерти от руки все того же злокозненного чистильщика?
Фроди снова выругался. Ингрид не останавливалась.
— И вместо справедливого наказания чистильщик снова на свободе? А почему? По чьему-то нелепому капризу? Или это заговор против людей, приближенных к престолу? Государь вспыльчив. И, думаешь тот, кого прозвали Разумником, не сообразит, как обойти договор и чем пригрозить ордену?
Фроди в очередной раз выругался — длинно, бессвязно и тоскливо.
— Пошли, — повторила Ингрид. — Или я тебя сама прибью, так хотя бы быстро получится.
На стук в дверь Альмод отозвался не сразу, Услышав, кто, высунулся полуодетый; волосы встрепаны, взгляд рассеянный, блудливый. Зыркнул зло на Эрика:
— Что он еще натворил?
Эрик поймал себя на совершенно недостойном желании спрятаться за спину Фроди. Или Ингрид. Или обоих.
