Дмитрий Денисов - Изначальное желание

— Я просто хочу по рынку прогуляться, — чистосердечно пояснил я, всматриваясь вдаль, откуда доносились шум и гам. — Наверняка отыщу там много интересного.

— Отыщешь, — пообещал Пудила, — в этом я тебя, братец, уверю. Туда ведь со всех окрестных земель купцы съезжаются. Да и наши мастера тебя приятно удивят.

— Уже удивили, — я многозначительно похлопал деревянные борта, за которыми покоились доспехи. — Мало где встречал я столь великое мастерство.

— Будет уже, — польщенно поморщился Пудила, пытаясь хоть как-то прикрыть гордость. Но у него получалось очень неумело. Глаза самодовольно блестели и лучились, несмотря на яркое дневное солнце. В них таилась легкое волнение, что возникает всякий раз в глубине души, когда нас искренне хвалят. Когда нас ценят. Когда есть за что ценить.

— Так ты на турнир собираешься? — напоследок бросил он.

— Само собой, — кивнул я. — Разве можно такое пропустить?

— Да, турнир — великое зрелище! Но то завтра. Тебе ночь скоротать есть где?

— Найду.

— Там за рынком двор постоялый имеется, за ним еще один, чуть выше по Медовой улочке, — перечислял он. — Лучше ночевать в дальнем — там подешевле. Возле рынка ведь купцы одни останавливаются, а у них золота всегда в избытке.

Я кивнул и в последний раз взглянул на него.

— Спасибо тебе, Пудила, — искренне поблагодарил я. — За все спасибо. За то, что довез, за беседу, а главное — за мудрость.

— Тебе спасибо, — довольно отозвался он. — Я тоже завтра на турнире буду. Мне только броню отдать, пару родственников да друзей посетить и все.

— Хорошо, — я легко спрыгнул на гладкую дорожную брусчатку. — Там может и свидимся.

— Там народу тьма, — предупредил кузнец.

Я лукаво взглянул на него.

— Если там будешь, то непременно увидишь меня.

Он удивленно похмыкал, поворчал что-то под нос, с новым интересом заглянул мне в глаза. Я улыбнулся. Он протянул руку и хлопнул меня по плечу.

— Эх, Роберт, и все ж ты какой-то… э…

— Какой?

— Да… не от мира сего, — наконец, выразился он.

— Напротив, мой дорогой Пудила, — мягким голосом поправил я. — Я принадлежу этому миру, равно как и все мы. Просто… я вижу мир глубже, шире и разнообразнее. И взываю к сердцу каждого: раскройте глаза шире, мыслите глубже, улавливайте истинную суть вещей и явлений. И определяйте свое место в этом мире. Словом, не стану более тебе голову морочить. Ведь и так заморочил ее знатно.

— Сойдет, — посмеялся он. — Я ведь мало что понял. А значит, и не заморочил ты мне ничего.

— Эх! — только и мог вздохнуть я.

— Бывай! — сказал Пудила.

— Буду! — кивнул я.

— Ннооо, пшел! — он отвернулся и вскинул вожжи. Гриворыл затрусил вперед, и телега с прощальным скрипом покатила к высокому дворцу с островерхими крышами. Я улыбнулся вслед кузнецу, от души пожелал удачи и здоровья. Ведь, чего скрывать, сам когда-то был таковым, чем искренне горжусь. И радуюсь, что выпала мне доля стать тем, кем я стал. Но я немного опечален — Пудила никогда не станет таким, как я, сколько ни пытай его. Он всю жизнь будет работать на высокородных, получать достойную, по его меркам, плату, и радоваться этому каждый день, каждый миг своей жизни. Но в том и заключается мудрость круговорота.

Я развернулся, и лениво побрел по заросшей улочке в направлении рынка, блаженно щурясь встречному солнцу. Но, пройдя шагов двадцать, обернулся и посмотрел назад. Обернулся и Пудила. Мы порывисто помахали друг другу. Он радовался мне, я радовался ему. Он махал мне, но вот я махал своему прошлому. Донеслось ржание лошадки, и они медленно скрылись за поворотом.

Толпа охватила мгновенно, точно морские воды утопающего, едва я ступил в пределы рынка. Они завихрились вокруг меня суетным водоворотом и потянули в бездонную пучину изменчивых людских желаний. Таких же глубоких, таких же ненасытных и неизмеримых. Таких же светлых у поверхности и темных в глубине. Таких же… интересных, таящих в себе древние затонувшие корабли, клады, и далекие седые легенды. И я самозабвенно окунулся в эту топкую подвижную массу.

Я неспешно брел по рыночной площади, посматривал по сторонам, прислушивался к местному говору и к желаниям. Тут и там громко кричали ярко разодетые зазывалы, на все лады нахваливая свои товары. Над головами полз призрачный дым, запахи жарящегося мяса и печеной сдобы, сладостей и пряностей. Время от времени попадались продавцы холодной воды, согнувшиеся под тяжестью бочки, притороченной за спиной. Кое-где громыхали литавры и бубенцы бродячих артистов — их повозки буквально облепляло людьми. Иногда переливчато пели арфы и мандолины, звучали голоса местных менестрелей.

Я останавливался у крытых лотков, разглядывал всевозможные товары, иногда расспрашивал про ту или иную вещицу. Мне отвечали, но без явной охоты. Зато придирчиво осматривали и молча отворачивались, норовя скрыть брезгливость. Хотя попадались и проницательные продавцы. Они хорошо знали — иногда люди сознательно прикидываются бедняками, дабы им не заламывали цену. Потому как сами поступают так.

Лица кружили и менялись перед глазами, точно листья в осенний листопад. Ветер подхватывал их, завихрял в новом танце, крутил и снова опускал. Неустанный ветер людских желаний. Он все время дул в спину, подталкивая к свершению того или иного поступка, к покупке той или иной вещи. Иной раз дул очень сильно — я слышал его яростные завывания. Ветер раздувал тлеющие угли, временами порождая настоящие пожары. Они вспыхивали яркими сполохами в алчных глазах людей, при виде различных дорогих безделушек. Однако, угли очень часто отзывались мучительным шипением, когда рассудок затапливал разрастающееся пламя водами реальности. А я все прислушивался, принюхивался, приглядывался… и радовался.

Продавцы громкими окликами зазывали покупателей, или просто нахваливали свое добро. Неопытные покупатели откровенно восхищались, если им что-то нравилось. Опытные же лицемерно морщились, снижая цену. Кто-то бойко торговался, кто-то сразу безропотно выплачивал требуемую сумму. Товары перетекали из рук в руки, равно как золотые, серебряные и медные монеты в обратном направлении.

И так бесконечно.

Тянулись длинные деревянные лотки, полосатые палатки и пологи, наспех сооруженные наметы и основательные каменные домишки. Иные поднимались в два и даже три яруса. У самого конца площади слышалось конское ржание — там выстроились рядами конюшни и загоны для скота. Еще дальше, под древесными кронами темнела крыша постоялого двора, о котором говорил Пудила. Там стояло множество повозок, телег, карет и двуколых колесниц. С другого конца доносилось кудахтанье, кряканье, клекот и щебет — там торговали домашней птицей.