Тим, выйдя из таверны, остановился под чахлым деревом, под которым оставил лошадь. Лошадь… С лошадью надо что-то решать. Бросить её просто в порту не позволяла хозяйственная душа степняка. Кто же в здравом уме бросать животное станет? Где же её здесь можно продать… Вернуться назад, и спросить у толстяка за стойкой? Да ну его — может опять насмехаться станет. Да и обманет ещё… обидевшись на то, что монету не получил.
Отвязав лошадь, Тим вновь развернулся к кораблю — уж там-то есть источник информации. «Знакомый» грузчик увидел его издалека:
— О! Степняк! Да ты никак «Три якоря» найти не сумел, раз назад пришёл?!
— Да нет, нашёл — спасибо за совет. Мне нужно продать эту лошадь — её не берут на корабль. Ты, случайно, не знаешь, где это можно сделать?
— Топай вон по той улице, что от мола начинается. Иди вверх, покуда не увидишь длинную коновязь. Там, в трактире, хозяин обычно за стойкой, он лошадь купит точно. У него на заднем дворе коптильня — для моряков конину солит-коптит. Ты уж прости — но лошадь твоя ни на что другое не годна. Не породистый скакун явно.
Тим не стал спорить — бросив грузчику ещё одну медную монету, отправился по указанному адресу.
У трактирщика оказались самые бегающие и жуликоватые глаза в мире — поймай такого накхи, повесили бы без судебного фарса. Сразу ясно — честность здесь не ночевала. Лошадь он осмотрел с таким брезгливым видом, будто это не кобыла-трёхлетка, а старый гнилой труп. Да, дед выделил Тиму не лучшее животное, но и брезговать здесь нечем — она вполне здорова, и годится не только на колбасу.
— Десять медяков, — неуверенно, явно стесняясь столь смехотворной цифры, тихо предложил трактирщик.
— Сколько?!!! — не поверил Тим. — Да у неё навоз дороже стоит!
Увидев, что степняк готовится влезть в седло, трактирщик поспешно добавил:
— Ну извини, ошибся! Сто десять медью! Эй! Ты куда?! Да стой ты! Слушай, ну давай триста медью, и по рукам?
— Восемь серебряных китонов. ВОСЕМЬ! Можно и другими деньгами — лишь бы серебро. За эти деньги ты в придачу получишь седло и уздечку. Всё. Торга больше не будет. Это и так более чем щедрое предложение с моей стороны.
Трактирщик сплюнул, с досадой хлопнул в ладоши:
— Ладно. Будь по-твоему. Не будь так нужно, в жизни бы не купил за такие деньги подобную клячу!
Уже расплачиваясь, поинтересовался:
— Степняк, ты что же, пешком в степь пойдёшь теперь?
— Нет. Я не вернусь. Я ухожу на «Антросе».
— И какая же чума тебя понесла в такую даль?
— Мне кажется, это не ваше дело.
— И то верно. Эй, степняк, а ночевать ты где будешь? В «Трёх якорях», что ли?
— Не думаю. Я ещё не определился с местом.
— Так это… Я тебя сейчас определю! Недорого! Честно недорого! И это… ты парень молодой, тебе там в самый раз будет. Там же не просто ночлег — там девочки! Лучшие девочки побережья! Тут рядом. Пойдёшь? Да не смотри на меня косо! Я оттуда свою долю имею, вот и предлагаю! Только ты учти — за ночлег платить отдельно, за еду тоже отдельно, ну и за девочек, само собой, отдельно. И лучше не играй там ни с кем и ни во что — жуликов полно.
Тим заколебался. С одной стороны трактирщик был ему несимпатичен, но с другой… Девочки… Это было ему очень интересно. В конце концов Тим сейчас сам себе хозяин, почему бы и нет? Несколько потраченных монет его не разорят.
Заметив в глазах Тима признаки приближающегося согласия, трактирщик призывно махнул рукой:
— Ну пошли! Пошли за мной!
* * *
Болело всё. От кончиков ногтей на мизинцах ног до макушки. Волосы, похоже, тоже пропитаны болью. Перед глазами дёргается тьма, на периферии области зрения медленно проплывают размытые световые пятна. Нет, это не кошмарный сон — во сне не ощущаешь боль. Это явь. Но очень хочется, чтобы она оказалась сном. Что же с ним случилось? И почему раз за разом боль бьёт в затылок, растекаясь из него по всему телу. И в эти моменты световые пятна заметно дёргаются.
Что с ним произошло? Вроде бы он неплохо устроился. Он хорошо помнил, как просил у толстухи к себе чёрненькую девочку, и чтобы не толстую. И чёрненькую он помнил. Достаточно симпатичную чёрненькую, лишь косметики чересчур уж много и нос грубоватый. Вроде бы он с ней пил вино и ел жареное мясо политое лимонным соком. Потом, вроде бы, ему уже не казалось, что её нос грубоват, а косметика тяжеловесна. Потом… потом ничего не помнит.
Особенно сильный приступ боли вырвал из груди хриплый стон. Движение световых пятен прекратилось, над Тимом склонились две мерзкие рожи. Одна знакома — проклятый трактирщик, вторую Тим не помнил, да и не хотел вспоминать.
— Да он ещё живой!
— Степные собаки живучие. Ничего, в канаве дойдёт.
— Может глотку для надёжности перехватить?
— Не надо. Всё же степняк. Одно дело, если он в дерьме захлебнётся спьяну, и совсем другое, если его найдут с перерезанным горлом. Городу со степью ссориться нельзя, так что стража всё перероет. Оно нам надо?
— И то верно. Всё равно подохнет — мы в него канапсы залили сейчас на десятерых. Его, наверное, даже черви жрать не смогут.
— Давай за руки его, а я за ноги.
Только тут Тим понял, что всё это время его волокли по улице за ноги. Брусчатку устилал унавоженный мусор, но всё равно затылку частенько доставалось. Вот и выяснился источник вспышек боли. Со световыми пятнами тоже ясно — это отблески редких фонарей и освещённых окон.
А куда же его волокут? О нет…
Мучители, раскачав тело Тима, хладнокровно сбросили его в сточную канаву.
Неплохо он сходил по девочкам.
* * *
Тим не помнил как выбрался на мостовую. И, наверное, это к счастью — воспоминания о том, как ты барахтался в вонючей жиже, не самое лучшее, что стоило бы сохранять. Судя по судорогам в животе, желудок у него вывернуло ещё внизу. Логично — хлебнув жижи из канавы, любой блевать начнёт. Но слова про залитую «канапсу» запали в душу — склонившись, Тим захрипел, выдавливая из желудка последние крохи.
Знакомая здесь вонь… необычная… До того вонючая, что перебивает смрад сточной канавы. Вспомнил — днём мимо этого места проходил с проклятым трактирщиком. Тот на вопрос об источнике зловония пояснил, что это благоухает жировой склад. Одним из источников дохода города был китобойный промысел — приходилось мириться и с отрицательными сторонами этого прибыльного ремесла.
К лошадиной поилке Тим сумел дойти на двух ногах, хотя и шатало его по пути как лист на ветру. Воды в деревянном жёлобе оказалось много. Хоть в этом ему сегодня повезло — не придётся хлебать осевшую грязь со дна. Выпив не меньше пары литров, вновь прочистил желудок, затем повторил это ещё раз. Всё дальше чистить бесполезно — чистую воду исторгает.
