«Не люблю крокодилов», — Зверь пренебрежительно чихнул.
— Это полезный крокодил, он держит магическую лавку. А по дороге мы зайдем на рынок и купим тебе пожевать, идет?
«Ну, если пожевать, тогда ладно», — смилостивился Зверь. Зулин пересадил кота на другое плечо, снова вздохнул и вышел на уицу. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Размышляя о несовершенстве мира, Зулин дошел до Базарной площади, где купил десяток дешевых глиняных кошек, вызвав шквал негодования со стороны Зверя. Потом в мясных рядах продавец говядины со священным ужасом наблюдал, как хилый на вид котенок поглощает четвертую по счету вырезку, но Зулин платил щедро, а Зверь смотрел сурово, и мясник от комментариев воздержался. Покидали мясные ряды с чувством легкой утраты. Выросший раза в два Зверь сочинял оду говядине, а Зулин обдумывал способы перевода фамильяров на подножный корм. До лавки Схишша дошли в молчании, занятые каждый своими мыслями.
Зулин мужественно преодолел искушение заглянуть в двери под виноградной лозой, взял себя в руки и спустился по узким ступенькам в сумрак магической лавки. Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось, разве что стало немного прохладнее и таинственнее. Зулин огляделся и собрался было огорчиться, но тут послышалось приветственное шипение Схишша, и за прилавком появился сам хозяин.
— День добрый, — поздоровался Зулин. — Я за зельем и не только.
— А, Боевые Магические Пони — как же, как же, — захихикал Схишш. — Этот остроумный проект я запомню надолго — в последнее время так редко попадаются неординарные заказы… Все готово.
— Сколько?
— Десять. Я бы потребовал процент с продажи, — тут Схишш выдал очередную порцию шипящего смеха, — но, откровенно говоря, сомневаюсь в доходности предприятия.
— Да, дварфы — не очень практичный народ, — согласился Зулин, отсчитывая монеты. — Но у меня к тебе будет еще две просьбы. Не даром, разумеется.
— Что-нибудь столь же оригинальное? — заинтересовался Схишш.
— Сам посуди, — Зулин выложил из мешка на прилавок десять глиняных кошек.
— О, — искренне удивился Схишш. — Ты увлекся народным творчеством?
— Не то, чтобы очень. Я хочу, чтобы ты сделал из этих убогих издеий сигнальные амулеты. Центр — я. Таким образом, чтобы я знал, если одна из них разобьется. Справишься?
— Великие дела намечаются… — прошипел задумчиво Схишш. — Шеф Магической гильдии исчезает, его заместитель является ко мне в лавку с новосозданным фамильяром на плече и просит сделать десять сигнальных амулетов… В опасный поход собираешься, Зулин?
— И все-то ты знаешь, друг мой Схишш.
— И далеко пойдете?
— А это уж как карта ляжет. Сделаешь амулеты?
— Легче легкого. Десять золотых.
— Торговаться не буду, но с тебя бесплатная консультация. Идет?
— Идет.
— Как, по-твоему, что это такое? — Зулин достал из кошелька серебряный медальон и показал его Схишшу. — От этой вещицы явно несет магией, но я не могу определить, какой именно.
— Ничего себе вещица… — присвистнул Схишш. — Где взял? В прочем, можешь не отвечать. Черные метки просто так на дороге не валяются.
— Черные метки?
— Амулет вроде маяка, способ определять местонахождение. И он еще действует, так что все твои передвижения по городу отлично известны какому-то любителю черной магии.
— Дезактивировать можешь?
— Могу попробовать. Заодно кошек твоих обработаю. Подождешь?
— Подожду, время есть.
— Да, и еще. Такая буква V, заключенная в круг, вызывает у меня определенные ассоциации. Ничего конкретного, только имя. Векна. Кажется, он был великим магом, но очень давно, не помню. Думаю, это стоит проверить. Поройся в старых книгах, прежде чем отправляться куда-то, мой тебе совет. — Схишш скрылся в недрах лавки. — Да, вот еще что, — раздался его голос из темноты. — Если ты будешь и дальше закармливать своего фамильяра, он умрет от ожирения.
* * *
Побродив по Базарной площади, Иефа купила запасной набор струн для лютни, миленькую коробочку со всякой рукодельной мелочью, мягкие замшевые перчатки и решила, что жить не так уж плохо. В скобяной лавке ее ожидали новые ботинки, а в кузнице — оружие, и нужно будет еще купить что-нибудь из мужской одежды, не в платьях же по лесам разгуливать… Иефа шла по уютной тенистой улочке, размышляя о достоинствах и недостатках женских нарядов, как вдруг раздался звонкий цокот копыт по брусчатке, и впереди нарисовался всадник на сером в яблоках жеребце. Лошадь грызла удила и пританцовывала, стремясь сорваться в галоп, но всадник легко усмирял лошадиный пыл, поигрывая поводом и явно красуясь. Иефа усмехнулась про себя и вернулась было к своим мыслям, игнорируя всадника, но тут характерный гортанный окрик заставил ее вздрогнуть:
— Вай, красавица, зачем одна идешь! Лихие люди обидят — давай провожу!
Всадник подъехал ближе. Иефа подняла глаза и затряслась от ненависти: наездник был горбонос, черноволос и чертовски хорош собой, сверкал черными глазами, улыбался хищно и белозубо, горячил коня серебряными шпорами и весь благоухал богатством, молодостью и султанатскими притираниями. Он жадно рассматривал Иефу с ног до головы тем хозяйским бесцеремонным взглядом, каким смотрели на нее солдаты, охранявшие невольничий караван. У полуэльфки зачесались шрамы от султанатской плети, и пересохло в горле.
— Не опускай глаз, милая! — не унимался всадник. — Волосы — золото, глаза — небо перед грозой, губы — лепестки алой розы! Зачем такая грустная? Улыбнись, подари счастье! Давай провожу!
— Сама справлюсь, — глухо проговорила Иефа и пошла дальше, глядя прямо перед собой.
— Вай, строгость не к лицу такой жемчужине! Я помощь предлагаю — зачем отказываешься? Нехорошо! — в голосе черноволосого прозвучала скрытая угроза.
— Я сказала — сама справлюсь! — Иефа сжала кулаки и глянула исподлобья на всадника.
— Прекрати сердиться, девушка. Я богат — у тебя будут самые красивые ожерелья! Перстни, серьги, браслеты! Я одену тебя в самые тонкие шелка, подарю тебе луну с неба, только скажи!
— Проезжай мимо, саиб! — Иефа вскинула голову и посмотрела всаднику прямо в глаза. — Я тебе не по карману.
Черноволосый выдержал взгляд, потемнел лицом, с минуту поколебался и вдруг с резким гиканьем ударил шпорами, послал коня в галоп. Иефа постояла с минуту, зажмурившись, чувствуя, как постепенно уходит липкий гадкий страх, открыла глаза, вздохнула и пошла своей дорогой. День был безнадежно испорчен. Ни тихие солнечные улочки, ни неуклюжие ухаживания Трора, ни новенький изящный меч, который так и просился в ладонь, не могли заглушить чувство стыда за свой страх, за глухой голос, опущенную голову и тряские коленки. «И ведь это не пройдет, — с горечью думала Иефа, вполуха слушая разглагольствования Трора о достоинствах меча. — Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю…И никакими травами не лечится это желание втянуть голову в плечи. Беспомощность — вот что самое противное, беспомощность, от которой можно избавиться, только взяв в руки топор, — да и он вряд ли поможет…» Между тем Трор, внимательно наблюдавший за своей гостьей, неодобрительно покачал головой и вынес из оружейной маленький арбалет.
