Девушка не знала, чем занять себя теперь, когда дел не осталось, а ложиться спать еще рано, да и не уверена была Ири в том, что в эту ночь безмятежный сон посетит ее. На фоне двух беспокойных ночей, что ей уже довелось провести, дочери вейнгара почему-то казалось, что кроме кошмаров ожидать нечего.
Таирия чувствовала себя посаженной в клетку птицей, которую лишь на днях отловили и еще не успели приручить, а оттого душа ее металась в поисках пути на свободу, такого желанного, но такого далекого, благодаря жестокой руке пленившего, крепко накрепко запершей решетчатую дверцу.
Ири злилась на весь свет, словно он сознательно предал ее, на отца, отправляющего ее в Эргастению, воспринимая приказ вейнгара, как желание наказать ее за непослушание, на себя саму за то, что пока еще не в силах противиться желаниям отца и сказать "нет".
Особенно обидным для Ири было то, что она не могла выявить причину плохого расположения духа вейнгара. "Не в тетушке было дело, не из-за сестры отец разозлился", — уверяла себя Таирия, прокручивая в памяти слова и поступки Матерна. Что-то другое скрывалось за его нежеланием видеть их вместе, но что именно, Ири понять не могла.
Взгляд девушки задержался на шкатулке, недавно вынутой из тайника и на время оставленной на прикроватном столике. Подойдя, Ири бережно приподняла крышку, чтобы еще раз взглянуть на дорогие ее сердцу вещи. Их было много — разных безделушек, но особенно выделялись три вещицы, неизменно затрагивающие что-то в глубине души Таирии.
Одна из них — тонкая, словно паутинка, шаль, раньше принадлежащая Лурасе. Тетушка как-то проговорилась, что ее сплела Гарья для своей молочной дочери, но Лураса надевала шаль лишь однажды для любимого человека. Таирия не знала кто он, но почему-то думала, что кто-то очень хороший, раз такая женщина, как тетя, полюбила его.
Второй был дедовский охотничий нож в кожаном расшитом чехле, также переданный племяннице Лурасой. Как внучка, Таирия очень жалела, что не успела узнать Кэмарна, ведь со слов тетушки, он был заботливым отцом и великим вейнгаром.
— Не то, что мой, — грустно прошептала Таирия, но тут же отогнала от себя эти мысли. Расстраиваться еще больше, чем сейчас, ей не хотелось.
Девушка достала из шкатулки подарок Матерна, которому когда-то так радовалась. В детстве ее всегда тянуло потрогать этот немного необычный медальон с оборванной цепочкой. Он почему-то напоминал ей геральдический символ правителя Тэлы, что властьимущий вейнгар носил на груди — вытянувший передние лапы пустынный тигр, — все, что тэланцы привезли с собой из прошлой жизни за Дивейским морем. Но если у тигра Тэлы вид был довольно миролюбивый, то у припавшей в земле кошки, изображенной на медальоне, пасть оскалена, и огромные клыки обещают скорую расправу.
Нежно погладив золотой диск, Ири, как всегда, залюбовалась безупречно выполненным зверем. Девушку поражало искусство ювелира. Так прорисовать детали мог только настоящий мастер. В мерцающем свете трепещущего огня кошка словно оживала. Готовая к прыжку мощь скрывалась в обманчивом спокойствии ее позы. Казалось, что под мельчайшими драгоценными камнями полосатой шкуры скрыты стальные мускулы дышащего зверя, а в глазах-сапфирах пылает жаркий яростный огонь.
Уже будучи взрослой, Таирия приказала починить разошедшиеся звенья цепи, но медальон так ни разу и надела. Он выглядел слишком массивным для ее хрупкой фигуры, и, вероятно, когда-то предназначался мужчине.
Положив украшение на прежнее место, девушка вернула шкатулку в тайник, вдруг передумав брать ее с собой. Как не хотелось ей расставаться со своими сокровищами, Ири все же решила, что уж лучше пусть они останутся во дворце, чем потеряются где-то по дороге.
"Мало ли что может произойти, да и какая она эта Эргастения?" — напомнила себе дочь вейнгара, наблюдая, как выдвижная панель утопает в каменной кладке и становится на место. Ее маленький секрет.
Исследование содержимого шкатулки вернуло мысли Таирии в тетушке, безучастно лежащей на кровати, и девушка поняла, что ничто на свете не заставит ее уехать, не попрощавшись с названной матерью. Даже недовольство отца, к которому, надо сказать, она и так в последнее время успела привыкнуть, было недостаточной помехой ее желанию еще раз увидеться с Лурасой.
И что, что она об этом не узнает, зато сама Ири будет знать, и этого вполне достаточно, чтобы ослушаться требования вейнгара.
"В конце концов, что он мне сделает? Запрет в комнатах также, как родную сестру?" — спрашивала себя Таирия, торопливо шагая по дворцовым коридорам и всерьез раздумывая над тем, что сбежит, но не даст превратить себя в безмолвную рабу, даже если жить придется в полуразвалившейся лачуге и питаться сырыми кореньями.
Аккуратно прикрыв за собой дверь в маленькую комнату для ожидания, предшествующую покоям Лурасы, девушка надеялась увидеть Гарью, постоянно находящуюся поблизости от своей воспитанницы, чтобы расспросить о состоянии тетушки, но няньки там не оказалось. Бесшумно ступая по длинноворсовому ковру, Таирия с печальной улыбкой направилась к приоткрытой внутренней двери, подумав, что старая женщина сидит в кресле у кровати, делясь новостями и просто слухами с неподвижно лежащей в постели женщиной.
Ири несколько раз заставала Гарью за этим занятием, и все время удивлялась. Нянька часто повторяла девушке: "Лураса тебя не слышит", — когда видела, что Таирия тихонько что-то рассказывает тетушке, и в тоже время изо дня в день делала это сама.
Кому-то подобное могло показаться забавным, но не Ири, которая прекрасно знала, насколько глубока привязанность женщины к своей молочной дочери.
Иногда Таирии казалось, что связь между Гарьей и Лурасой, и ее собственные отношения с тетушкой — это разные стороны одной и той же монеты, на каждой из сторон которой изображены мать и дочь. Только, если в одном случае слезы льет дева потерявшая женщину, давшую ей жизнь, то в другом — родившая оплакивает потерю своего дитя, а это, по мнению девушки, гораздо более трагично.
Уже подойдя к двери и приготовившись толкнуть ее, чтобы освободить себе проход, Таирия замерла, не веря самой себе и собственному слуху.
— Пойми же, я не мог по-другому, — долетели до девушки слова отца, и резкий ответ Гарьи: "Мог, но не захотел".
Ошеломленная Ири застыла на месте, не в силах пошевелиться. Она не хотела подслушивать, не собиралась, но и не могла заставить себя отойти, словно дерево пустившее корни глубоко в землю привязанная к месту.
— Что ты знаешь, женщина, чтобы судить меня? Ты не была на моем месте, — отрезал вейнгар, не желая признавать правоту слов сестринской кормилицы. — Я бы лишился всего. Всей жизни! Остался прозябать в роли советника и прислужника. Я — рожденный, чтобы править! А он… Он, появившийся непонятно от кого, приблудок Лурасы…
