А хуже всего, самое худшее, по причине, которую Рон не мог вполне сформулировать, было то, что, кажется, Гермиона на следующий же день простила Гарри.
И это еще не самое странное. Последние недели. Казалось, они тянулись целую вечность. Гермиона становилась все рассеянней… Гарри — все глупее. И все это явно неспроста. Что-то случилось с Гермионой, с Гарри, или с ними обоими. Рон не знал. Но что-то было не так. А он проморгал.
Да. Рон явно что-то пропустил.
Единственное место, где можно было найти Гермиону в воскресенье вечером — библиотека. И вот он там. Готовый узнать и понять, что, к чертовой матери, творится в головах его лучших друзей.
Начиная с наиболее разумной. Которая с большей вероятностью сможет связать три-четыре достойных слова, так, чтобы Рону не показалось, что ему опять пудрят мозги, как после разговора с Гарри.
― Окей, Грейнджер.
Она дернулась, как будто он ткнул ее в ребра.
― Мерлин, Рон, ― выдохнула Гермиона. ― Я думала… серьезно… с каких это пор ты называешь меня по фамилии, нахал?
― Не знаю. Как-то само вырвалось.
― Ладно, Уизли, как насчет того, чтобы оставить это слизеринцам, и просто звать меня Гермионой?
― Извини.
― Что ты здесь делаешь?
Пододвинув стул и усевшись напротив нее, Рон уставился на кусок пергамента перед ней на столе.
― Это для бала?
― Ага, правила.
― Правила?
― Никакой магии, не протаскивать горячительных напитков, и так далее.
― Понятно.
― А все-таки, что ты здесь делаешь? ― Гермиона положила перо на стол. ― Уже поздно. И где Гарри?
― Не так уж и поздно. Он наверху, в гостиной. А я хотел… эээ… поговорить. С тобой. О чем-нибудь. Если ты не возражаешь… потому что… то есть… ну… Может быть, это довольно-таки… важно. ― Он пошевелил руками. ― Понимаешь, мы с тобой. Просто немного… или много… ну, это — как ты захочешь… поболтать.
Повисло неуютное, неуместное молчание.
Они смотрели друг на друга.
Гермиона — с ожиданием.
«Хорошо. Окей. Так. Да. Скажи что-нибудь.
Что угодно, только лучше твоего предыдущего выступления».
У Рона никогда не было ораторских способностей. Если бы он только мог, хотя бы сейчас…
Как и ожидалось, Гермиона подняла брови, и Рон почувствовал неожиданный острый прилив смущения. Он знал, что этот разговор будет трудным. Но ведь раньше он как-то справлялся, и, да, временами бывало неловко. Но так — никогда.
Наверное, это потому, что он не имел ни малейшего понятия, о чем говорить. Не знал, о чем спрашивать. Как подойти. Даже не понимал, чего он, собственно говоря, ищет, и как, черт возьми, собирается действовать.
― Рон?
― Как ты… То есть… знаешь, после того? Как ты себя чувствуешь?
Гермиона тяжело вздохнула. Естественно, она, со своими великолепными мозгами, не могла не понять, куда ветер дует.
― Я в порядке, ― быстрый взгляд вниз, на стол, прежде чем посмотреть ему в глаза.
― Правда? ― Рон осторожно протянул к ней руку. ― Гарри… ― он секунду помедлил, ожидая изменения в выражении лица, неловкого движения, вытаращенных глаз — чего угодно.
Ничего.
― Знаешь, Гарри действительно стыдно, ― немного разочарованно продолжил он. ― Если бы ты только позволила ему объясниться, может быть… все бы наладилось.
― У нас все нормально, разве не так? Мы ведь разговариваем?
― Да, но… ― Рон запнулся. ― Ты с тем же успехом могла бы и не разговаривать. Все как-то очень… ну, знаешь… вымученно. Я даже не думаю, что Гарри хочет, чтобы все было так, как сейчас. Лучше бы ты игнорировала его, чем это… странное… то, что ты делаешь.
Гермиона нахмурилась, а Рон стал лихорадочно прокручивать в голове предыдущие слова, пытаясь понять, что же он такого сказал.
― Это «странное» то, что я делаю?
А, вот в чем дело.
― Ну, не то, чтобы совсем странное. Просто, понимаешь, это на тебя не похоже.
― Мерлин, Рон. Ты жалуешься, когда мы не разговариваем, а когда мы разговариваем — ты опять недоволен.
― Сейчас я бы понял, если бы ты с ним сколько-то не разговаривала. По крайней мере, тогда было бы… Не знаю… ― Какое там было слово, о котором он думал раньше? ― Завершение.
Гермиона помотала головой.
― Какое там завершение. С Гарри это просто невозможно. Бесполезно.
― Почему?
Гермиона тяжело вздохнула. Ее очередной способ сказать «тебе-что-все-разжевать?». Рону это не понравилось. Но он был рад, что она вообще отвечает.
― О чем мы говорим? Можно еще раз обсудить это во всех подробностях, или давай, я пару дней не буду с ним разговаривать… а еще мы можем поорать друг на друга до потери сознания. Это ничего не изменит. Сколько-нибудь надолго. Гарри всегда будет… Рон, я не собираюсь лезть из кожи вон и каждый раз его останавливать. У меня просто больше нет сил. ― Она откинулась на стуле и уставилась на свои колени. ― Я устала, Рон. Просто слишком устала от споров, понятно?
Слишком устала? Рону не понравилось, как она это сказала. Как старуха.
― Он не хотел, ― напирал он. ― Честно, Гермиона. ― Потому что ему не нравилось слышать, что она слишком устала. Что у нее нет сил.
В день, когда у Гермионы не будет сил, чтобы поставить Гарри на место, Рон будет знать, что случилось что-то очень, очень плохое.
Хотя, — думал Рон, глядя на ее бледное лицо, — он что, раньше не знал? Разве не поэтому он здесь?
― Гермиона, он не безнадежен.
― Что за глупости. Я не думаю, что Гарри безнадежен. Ни в коем случае. Просто… слишком много всего навалилось. И у меня нет сил на бесконечные разборки.
― Много чего?
«Да, о чем это ты»? — Потому что у Рона было ощущение, что что бы это ни было, оно было большое и… очевидно… плохое.
― О чем ты все время думаешь?
Гермиона пожала плечами.
― Обязанности старост, ― пробормотала она, отводя от лица прядь волос. ― Что же еще?
― Тебе лучше знать.
― Что ты этим хочешь сказать?
― Ой, брось. Думаешь, я поверю, что все это из-за того, что они назначили тебя Старостой?
― Что все это, Рон? ― прищурившись.
«Мерлин. Неужели именно ему сейчас придется произнести это вслух»?
― Это, Гермиона. Ты. Все эти чертовы недавние изменения. Все настолько очевидно, блин, что даже ты не можешь делать вид, что не заметила.
― У меня большая ответственность. Постоянный стресс.
― И больше ничего?
― Ничего.
― Не может быть!
― Тише, пожалуйста. Ради Мерлина, мы же в библиотеке.
«Рррр, Гермиона. Плевать на библиотеку».
Рон уперся руками в стол. Задышал глубже. Если она не хочет даже попытаться честно рассказать о своих проблемах — что, черт возьми, им остается?
