― Не плачь, пожалуйста.
Гермиона помотала головой. Закрыла глаза.
― Я не нарочно. Прости, ― всхлипнула она, ― это наверняка гормоны или что-то, или… ох, Рон… все так запуталось.
«Нет… нет, нет. Гермиона».
Рон моргнул.
Потому что в тот момент, этих последних слов ему было достаточно, чтобы навсегда заткнуться. Ее голос. Как будто с болью. В нем было… страдание. Такое, что на секунду даже стало неважно, что он не знал причины. Не мог разговорить ее, сложить картинку. Единственное, что имело значение, здесь и сейчас — утешить ее. Высушить эти нечаянные слезы.
Рон уже почти вскочил из-за стола, чтобы подбежать к ней, обнять и прошептать, что извиняется… что у нее все в порядке… она красавица, его*** лучший друг, и они с Гарри позаботятся о ней. В чем бы ни была проблема. Они будут рядом.
Только они трое.
Разговаривать. Решать проблемы. Помогать друг другу.
Но вдруг. Он кое-что заметил и остался сидеть. Увидел уголком глаза: между высоких книжных шкафов кто-то двигался в их сторону.
Вот он вышел в полосу света, этот невесть откуда взявшийся кто-то: брови нахмурены, пронзительный взгляд холодных глаз. Сердце и кулаки Рона сжались, и ненависть наверняка вытеснила с лица все следы озабоченности.
Чистая ненависть. И ничего больше.
* * *
Гермиона подняла глаза одновременно с резким изменением выражения лица Рона.
Она заметила. Он смотрел сквозь нее, на кого-то за плечом. И. О, нет. Этот взгляд.
У нас гости.
Это ясно и очевидно читалось в каждой черточке его застывшего лица.
У Гермионы перехватило дыхание, и ее дрожащее тело мгновенно покрылось мурашками.
Потому что был только один человек, на которого Рон так смотрел. И она почти чувствовала шелест его дыхания на коже.
― Грейнджер.
Она не обернулась. Только застыла. Смакуя прохладные волны ужаса.
― Убирайся, Малфой, ― нахмурился Рон: голос низкий, глаза как щелки.
― Уизли, я, кажется, не к тебе обращаюсь. Я говорю с Грейнджер.
― Мы заняты.
Гермиона торопливо вытерла слезы. Прочистила горло в попытке… собраться.
Потому что если Малфой узнает… увидит их, эти мокрые щеки… ей ни за что не удастся подавить мерзкую, отвратительную дрожь стыда. Важно, безумно важно, чтобы он думал, что ей наплевать. Уже. На все это. Как будто все прошло. И его присутствие уже ничего не значит. Потому что ей уже все равно.
Ей наплевать.
― Вот дерьмо, ― выдохнули позади нее.
Рон поднялся с угрожающим видом, который так жгуче напоминал Гарри. Нет. Довольно глупых разборок типа «я мужчина, а ты нет, давай сразимся и выясним, кто из нас мужчина».
― Предлагаю оставить нас в покое, Малфой, ― прошипел он.
― Рон, погоди, ― Гермиона повторила его движение, отодвигая стул и вставая. Отвернулась, игнорируя неодобрительный взгляд, и посмотрела на Драко.
Посмотрела на него.
Она избегала этого с тех пор. С тех пор, как…
― Что тебе надо? ― будь Старостой, будь гриффиндоркой, будь Гермионой Грейнджер. Хотя бы сейчас.
«Потому что ― что бы ты ни хотел… какие бы слова, комментарии, идиотские чертовы планы… ни вылезли у тебя изо рта, знай, что мне наплевать.
Так же, как и тебе. На меня.
А мне на тебя — еще больше».
― Дамблдор, ― ответил Драко. Его глаза. Смотрят прямо на нее. Пронизывающие. Горящие.
― Что Дамблдор?
― Хочет видеть нас у себя в кабинете.
― У нас не запланировано никаких совещаний.
― Он все равно хочет нас видеть.
«Почему? И — сейчас? (И, пожалуйста, просто уйди)».
― Но… почему?
― Он не сказал.
На мгновение, переполнявшее Гермиону полное и абсолютное изнеможение сменилось новым хаосом.
«Что это может быть? У них неприятности»?
В конце концов, уже поздно. Слишком поздно для обычного совещания с директором. И это не предвещало ничего хорошего. У него могла быть тысяча и одна причина быть недовольным. Тысяча и одна причина надавать им по шее, вышвырнуть с поста Старост и передать должность другим. Более подходящим.
Которые смогут взаимодействовать, не создавая вокруг себя дикого хаоса.
И, Мерлин… разве трудно было предвидеть? Ведь это профессор Дамблдор. Он ничего не пропустит, даже если ослепнет.
И он наверняка чувствует, что что-то не так. Что между ними что-то происходит. Что-то. Очень, очень неправильное.
― За фигом Дамблдору понадобилось разговаривать с вами в такой час? ― выплюнул Рон, недоверчиво хмурясь.
― Может, прогуляешься с нами и посмотришь? ― огрызнулся Драко. ― Он наверняка спросит, какого хрена с нами притащился младенец Уизли, но если это поможет тебе сегодня спать в сухой постели, то, разумеется, пошли, убедись, что Грейнджер доберется в целости и сохранности.
― Ты, сукин…
― Не трудись, Рон, ― быстро обернувшись, пробормотала Гермиона. ― Он не стоит того.
― Правильно, Уизли, ― прорычал Драко. ― Я не достоин.
Гермиона обернулась.
Драко смотрел на нее.
Что-то в его лице не соответствовало словам.
Она сглотнула.
― Тогда пошли? ― буркнула она, собирая со стола рассыпавшиеся бумаги.
― Гермиона…
― Если ты не будешь спать, Рон, ― сказала она, поднимая на него взгляд, ― я на обратном пути заскочу в общую гостиную, хорошо?
Она почти услышала, как Драко закатил глаза.
― Ладно, ― буркнул Рон, угрожающе сверля глазами Малфоя. Стандартная молчаливая угроза.
Гермиона вздохнула. Наполовину втянув в себя воздух. Как бы ей хотелось вот так же наполниться непробиваемой уверенностью в себе. Повернулась, прошла мимо Драко, выскочила из библиотеки и направилась к кабинету директора.
Шаги Малфоя раздавались прямо за спиной.
Гермиона грустно тащилась по темным коридорам, мимо мерцающих факелов, сквозь тени, и его явное присутствие оглушало. Оглушало и убивало. Срывало затвердевшие слои защиты, которую она так старательно строила. Каждый звук его ног, касающихся пола. Холод, жар, трепет, пробегающий вверх по спине.
И все это — просто потому, что он был рядом. Почти наступал на пятки. Дышал тем же воздухом.
И все время, пока они медленно шли, Гермиона с Драко… с, перед… стараясь держаться подальше — она чувствовала это. Возвращение. Капля за каплей — всего, что пыталась игнорировать, потратив на это лучшую часть выходных.
Пытаясь, и проигрывая. Сокрушительно. Но даже не думая сдаваться.
Единственное, что сработало — тщательное планирование, направленное на то, чтобы избегать его. Всего, что с ним связано. Слов. Глаз. Любого присутствия. Казалось чрезвычайно важным, чтобы она больше никогда… вообще никогда… не заговорила с ублюдком по своей воле.
