– Его могли заставить, – предположил я, сам не понимая, зачем это говорю. Наверное, мне было отчасти жаль, что демон разочаровался в друге своей юности.
– Заставить? – Лус хохотнула снова, коротко, почти каркающе. – Поверь на слово: это невозможно. Разве есть вещь, которая может напугать того, кого за порогом смерти ждет новая жизнь?
– А она не пугает? Эта самая жизнь? Ты говорил, что не можешь вернуться, тем не менее не боишься уйти. А он, похоже, боялся. Вы знали друг друга с детства?
– Можно сказать.
– Он был трусом? Хоть в чем-нибудь?
Демон подумал и признал:
– Нет.
– Значит, ты не все рассказал о своем мире. Или не упомянул чего-то привычного для тебя, но важного.
Брови Лус задумчиво сдвинулись к переносице.
– Перестать чувствовать. Это страшно?
– Для человека, упустившего свою любовь? Скорее наоборот.
– Стать избранным, но изгоем?
– Еще лучше! Никаких волнений, забвение, и только.
– Остается только присяга, но она… – Демон оборвал фразу и растерянно уставился на меня.
– Присяга?
– Да. Каждый «выдох», вернувшийся в сознание, обязан принести присягу на верность императору и империи. На верность до последнего дня.
И все-таки он еще такой молодой! Иначе ничему не удивлялся бы. Но может, это и хорошо?
– Хочешь, объясню?
– Давай! – Лус азартно приподнялась на подушках.
– Очень просто. Правда, просто! Здесь ты получаешь возможность делать все. Вообще все. Если не получилось с одним телом, на очереди ждут другие. Сотни. Тысячи. У кого-то из них наверняка родится в голове желание, безумнее уже исполненного тобой. А главное, ты не знаешь, каким оно будет, зато предвкушаешь… И чем дальше, тем привычка сильнее конечно же. Это как с вином, если время от времени себя не одергивать. И если не нужно каждый день нести службу. Понимаешь? – Я не удержался и подмигнул.
– Пока не совсем, – признался демон, но что-то в девичьих чертах указывало: тропинка вот-вот выведет размышления к свету.
– Каждый день – только для тебя одного. Только твой. Нет родственников, нет возлюбленных, нет долга перед кем бы то ни было. Ты принадлежишь себе и никому больше. Ты – хозяин собственной страны. Ну да, извне могут постучаться, могут больно уколоть и всякое такое, но ты в любой миг волен сбежать и построить новый дом. Для единственного жильца.
– Наверное, оно того стоит.
Вывод прозвучал весьма неуверенно. Неужели я тратил свое красноречие на неблагодарного слушателя?
– Конечно, стоит. Владеть своей жизнью от начала и до конца – подарок, о котором можно лишь мечтать.
Губы Лус сжались, расслабились и снова напряглись, словно девушка что-то прожевала. Хорошо хоть не выплюнула.
– А вот я не мечтаю. Это глупо?
Соблазн ответить утвердительно был велик, но с ним удалось справиться.
– И я не мечтаю.
– Почему?
Он спросил не из праздного любопытства: теперь, стряхнув с себя отпечатки чужих сознаний, я снова начал чувствовать обстоятельства. Как прежде. Как раньше. Но простота выяснения причин никогда и никак не влияла на принятие решений. А помочь демону услышать то, в чем он нуждается, можно было одним-единственным способом.
Дать ответ на вопрос, заданный самому себе.
– Я не хочу что-то менять. По-настоящему – не хочу. Мир, в котором я живу, не самое лучшее, что вообще может быть, но он мне привычен. Он понятен. И постоянен, по крайней мере, пока это зависит от меня. Я чувствую, что должен защитить это постоянство.
– Например, не отпустив демонов домой?
Он не ехидствовал, как ни странно. Всего лишь уточнял. И я согласно кивнул:
– Например.
– А я хочу вернуть всех обратно, даже зная заранее, какими они вернутся…
Растерянность не красит лицо юной девушки, и Лус в эти минуты выглядела почти дурнушкой. А мне на мгновение показалось, что сквозь ее черты проступило то, другое лицо. Лицо, которое я никогда не смогу увидеть.
– Мы с тобой похожи.
– Все может быть.
– И может быть, то, что мы встретились, было не случайно.
– Кто знает. Главное, что смогли расстаться.
Он оценил мою попытку пошутить, но все равно остался серьезен. И торжественно объявил:
– Сегодня ваш мир принес мне второе великое открытие. Надеюсь, последнее, потому что еще с одним я не справлюсь.
Его слова заставили меня удивиться:
– Что еще за открытие? И какое было первым?
– Первым – то, почему я никогда не хотел быть женщиной.
– Хм.
– А второе… – Карие глаза посмотрели на меня, можно сказать, проникновенно. Совершенно неподобающе обстоятельствам. – Я только сейчас понял, почему у меня не было шанса тебя победить. И ни у кого другого.
Звучало лестно, но я никогда не был достаточно легковерным. К сожалению.
– Неужели?
Лус кивнула:
– Встречая что-то новое, ты умеешь находить ему объяснение. Не знаю, понимаешь ли, что именно делаешь, или все это происходит само собой… Выглядит все так, будто когда перед тобой возникает какая-то непонятка, ты раскладываешь ее на части. Знакомые тебе. А потом все составляешь вместе снова. И получается вроде та же самая стена, но теперь ты знаешь каждое ее слабое и сильное место.
И что тут удивительного?
– Меня этому учили.
– Этому можно научить?!
Если бы я не знал, что внутри миловидной юной девушки скрывается самый настоящий парень, то решил бы, что широко распахнутые блестящие глаза – способ меня очаровать. Только непонятно зачем. А на вопрос ответил бы…
Легко? Нет, годы под руководством наставников можно назвать какими угодно, но не легкими. Другое дело, что навыки, поначалу казавшиеся чем-то диким и непонятным, однажды прочно вошли в привычку и стали послушно работать на своего хозяина. На меня то есть. Правда, если бы меня попросили поделиться опытом, ничего бы не получилось. Я попросту не нашел бы нужных слов.
– Можно. Меня ведь научили.
– Покажешь, как ты это делаешь?
Его интерес был понятен. И пожалуй, немного лестен. Поэтому я легкомысленно пообещал:
– Когда представится подходящий случай.
А в следующее мгновение или самое большее через два коляску, в которой мы ехали, остановил окрик:
– Эй, придержи лошадей! Приказ Смотрителя!
* * *
Возница, которого мы позаимствовали в Руаннасе, был законопослушным человеком: приказ еще звенел в воздухе, а наша коляска уже остановилась, доставив тем, кто в ней находился, маленькие неудобства. Впрочем, я сейчас не обратил бы внимания и на более внушительные телесные повреждения, чем пара синяков, потому что одно из слов неизвестного нам, зато уверенного в себе командира затмило своим смыслом все остальные.
