— Ясырь монголы гнали. — Голос Яся звенит от злости. — Издалека, по одёже видать. Как бы не из франкской земли, не то из-под Льежа-града: слышно было осенью, что Харагшин-багатур тамошнего бискупа за зраду покарать собрался.
— Не знаю насчёт того, покарал его этот багатур или не покарал, но народ-то чем виноват? Бабы эти с детьми — из-за чего умерли?
— Так известно: монголы. Им без того, чтоб ясырей не переловить — и жизнь не в жизнь. Ханам да нойонам отары пасти или, наприклад, сёдла тачать — невместно. Да и аратам хоть по одному рабу в помощь заловить охота великая, да и жонку хоть косую, хоть хромую, под себя подгрести — первое дело! Из своих, монголок то бишь, жену брать — так не каждый выкуп соберёт-то, а франкскую иль германскую девку — только излови и делай чего желаешь…
— У, собаки узкоглазые! Чтоб их вдоль и поперёк, дупой в клюз через коромысло! — не стал я сдерживаться и запустил тираду на великом и могучем. Имея родным дедушкой самого натурального марсофлота, впервые ступившего на палубу ещё до войны, ещё и не таким полупочтенным словесам выучишься… Хотя в семье у нас их применение и не одобрялось, разумеется.
— Истинно: "собаки". — Упс, это что же, будейовицкий мирошник русскоматерный понимает? — Здорово ты, мастер Макс, на ихнем басурманском наречии лаешься!
"Ага, а ещё я вышивать могу, и на машинке тоже. Тоже мне, "басурманское" наречие нашёл. Сам ты, блин горелый, персонаж Лажечникова".
— Да, были случаи послушать…
Положительно, мой спутник не может долго сдерживать свой речемёт. Помолчав с полчаса, он вновь нарушил тишину:
— А далече нам ещё идти-то, мастер Макс? Ведь, пожалуй, мы скоро за кордон земель князя Пржемысла выйдем?
— Ну, выйдем. И что с того? Я человек вольный, ты тоже. Куда хотим, туда и движемся. Не волнуйся ты: если ничего не случится, то завтра к середине дня придём.
— Только завтра?.. Долгонько…
— Что ты торопишься, Ясь? За то, что ты сейчас вместе со мной топаешь, тебе достанется денег больше, чем ты заработал бы сегодня, работая на городских укреплениях. Завтра доберёмся до места — оба вволю наработаемся, и совершенно не даром, это я тебе могу пообещать.
* * *
Назавтра, вскоре после того, как мы форсировали реку с помощью уже знакомого мне перевоза и оставили далеко за спиной "почтовую станцию имени Чингисхана", я уже и сам был "весь нетерпение". Совсем небольшое расстояние теперь отделяло нас от поля давно минувшего сражения, поиск на котором сулил неожиданные открытия и находки…
До развалин оставался примерно час пути, когда из придорожного оврага раздался вопль боли. От неожиданности я вздрогнул, а Ясь отпрыгнул в сторону, хватаясь за рукоятку висящего на поясе ножа. И только наш бельмастый маштачок продолжил размеренно шагать в том же направлении, что и раньше. Вопль повторился, после чего крикун разразился тирадой весьма грубого свойства, в которой упоминал о зоофильских интимных предпочтениях чьих-то родителей. Причём по голосу можно было понять, что иначе, как словесно выразить негативное отношение к морально обгаженным вопивший не в состоянии.
Конечно, поговорка о том, что "меньше знаешь — крепче спишь", имеет под собой достаточные основания и вмешательство в чужие разборки порой может весьма плачевно закончится, но тот факт, что при подозрении на потенциальную угрозу самым правильным действием является её разведка и оценка степени опасности, также имеет место быть. Поэтому, покрепче привязав своего одра к придорожному деревцу, я махнул подмастерью, и мы потихоньку, скрываясь за кустарником, росшим по склону оврага, направились в сторону источника криков. Стараясь двигаться бесшумно, я на всякий случай также обнажил свой живопыр, мысленно сокрушаясь об отсутствии автомата или, на крайний случай, безотказного нагана.
Очень скоро до нас донёсся запах пригорающего шашлыка, а слух вновь передёрнуло от крика боли. Чем ближе мы подбирались к источнику запаха и криков, тем слышнее нам становилось. Похоже, в овраге кто-то был занят жестоким развлечением причинения боли ближнему. Причём "развлекающихся" было минимум двое: я уже различал реплики на неизвестном языке, которыми перебрасывались "весельчаки".
Наконец, скрываясь в путанице жухлой прошлогодней и ярко-зелёной свежей травы, я выглянул из-за куста ежевики, росшего прямо над местом экзекуции. Как и ожидалось, "картина Репина "Наехали"" развернулась, что называется, во всей красе. Шашлычный запах исходил от основательно обожжённой босой ноги полураздетого и связанного волосяной верёвкой мужчины годов эдак тридцати восьми-сорока с аккуратно подстриженной тёмно-русой бородой. Разбитое лицо, некогда щегольская, а ныне рассечённая в паре мест, вероятно, шёлковая синяя туника, тёмными пятнами засыхающей крови прилипающая к рёбрам — всё это ясно свидетельствовало о том, что схватить пленника врагам было непросто.
А вот и они: двое кривоногих молодых азиатов, напевно переговаривающихся на своём странном языке. Тот, что повыше, в малахае со свисающими по сторонам лисьими хвостами и богато расшитом гибоне не по росту, явно доставшемся при дележе трофеев, помахивал перед лицом жертвы тлеющей палкой. Второй сидя на земле у костра пытался натянуть на почерневшую от грязи и пота ногу жёлтый сапог с загнутым вверх носом: его собственная драная обувь валялась чуть поодаль. Из вооружения бандитов я заметил две пары луков в саадаках, вместе с колчанами притороченных у сёдел пасшихся в дюжине шагов низеньких лошадок, воткнутое в землю короткое копьё и кривую саблю в простых чёрных ножнах, висящую у пояса сидящего разбойника. Разумеется, как минимум по ножу у каждого из них обязательно должно было быть — свободные люди в этом мире без ножей встречаются не чаще, чем в моём — мужчины в платьях, и окружающие относятся к таким "извращенцам" весьма неприязненно. Однако поскольку "абреки" находились внизу спиной к нам, то, разумеется, ножей с нашей позиции видно не было.
Эх, говорила мне мама: "не лезь в драку, обходи стороной"… А я не слушался. Одно дело, когда стычка идёт один на один или толпа на толпу: помахались, да и разлетелись. А вот когда двое одного катуют, да ещё связанного — это не по-русски получается. Не дело так — пусть даже он и виноват чем: ну, к примеру, "рубль олимпийский украл", как тот галчонок… Тем более ни разу не радует, когда палачествуют над жертвой иноземцы, потомки батыевых кочевников, огненным цунами прокатившихся по Руси и Европе… Не нравится мне это. Глянул на своего спутника: вдруг скажет, дескать, в драку лезть уговора не было?.. Будейовичанин тоже губы кусает, с лица сбледнул, глаза зыркают злобно: то на монголов, то на меня, нож перехватил поудобнее… Похоже, прикроет, если что… Да и куда ему деваться? Небось понимает, что эти бандюги свидетелей оставлять не станут: вон, у каждого аж по два лука в хозяйстве, а от стрелы в спину удрать не получится, будь ты хоть спринтером-чемпионом.
