— Запомнил!
— Я быстро учусь. — Кан погладил волка и забрался на свою лошадь. — А нельзя таких выловить? Лошади здесь страдают.
— Можно, но волчата быстро поужинают твоими людьми. И избавь меня от весточек твоего отца в следующий раз, хорошо?
— Договорились.
***
В Линьцан и приграничные земли пришла зима. Для Кана это было впервые: настоящий холод, сугробы, через которые приходилось прорывать тропы, бесконечные ночи и вой диких зверей за стенами форта. Но их положение налаживалось, хотя Лоян не отвечал на просьбы об увеличении снабжения, которые следовали из рапорта в рапорт. С каждым днём столица казалась всё дальше и дальше, вместе с лоском и размеренной жизнью, а Кан разрывался между обустройством форта и вновь заработавшими рудниками.
В середине зимы, несмотря на то, что перемирие позволяло охотиться рядом с фортом, пришлось окончательно перейти на запасы из кладовой Цзыданя. На следующий год их не хватит, и это действительно беспокоило Кана. Цы-ши принял его холодно, но был приятно изумлён вестью как о смерти Цзыданя, так и о том, что каторжники смогут вернуться к работе.
Иногда приезжал Лин. Кажется, ему было любопытно посмотреть, жив ли Кан, и в такие дни он отправлялся с ним на охоту. Удивительно, но только с Лином Кан мог наконец-то поговорить о чём-то, кроме солдат, форта, провианта и выработки металла. Лин рассказывал о легендах и поверьях севера и учил зимней охоте, а Кан вспоминал о сказках юга и своём детстве. Впервые в жизни он чувствовал, что ему не нужно никому ничего доказывать и оглядываться на чины и звания. Видимо, это было одной из вещей, за которые Линьцан называли варварским местом, но, видит Небо, Кан не имел ничего против.
Солдаты, заходя на спорные земли, действительно расходились, не проливая крови. Мир выстраивался напряжённо и осторожно, но шло время, и к новому порядку привыкали. А внутри форта пересуды о Кане сошли на нет: после бунта никто не хотел быть проклятым или казнённым. Кан требовал субординации и строгого соблюдения правил, но неизменно подавал пример сам. Со временем за глаза его беззлобно стали называть «безумным цзюэ», хотя бы потому, что для всех в форте это было в новинку: осторожный лидер, который, казалось, больше делал, чем говорил. Но в эту зиму форт Илао не отчитался ни об одной смерти, на кухне не заканчивалась еда, и все сошлись во мнении, что такое начальство получше прочих.
А чтобы окончательно примириться, капитаны приняли решение познакомить Кана с местным праздником Середины зимы и вручить ему шкуру молодого северного волка в качестве подарка. И это был первый и единственный раз, когда они видели искреннее замешательство Кана.
Впрочем, подарок был не единственным. Теневой ворон в тот день принёс небольшой свёрток, а в нём Кан обнаружил горстку резных каменных бусин, которые северяне вплетали в косы, и деревянную табличку с аккуратно вырезанным посланием: «Ты говорил, что сестра любит всё необычное».
Кажется, в этот день Кан подумал, что нашёл своё место.
***
Время проходило незаметно.
Растаял снег, и за зиму их потери составили одну лошадь и глаз солдата, неудачно свалившегося во время ночного дозора. Из столицы не приходило никаких вестей; разве что в ближайший город доставляли посылки от Сюин да ехидные письма отца, интересующегося, не отморозил ли его бедный сын остатки своего разума.
Кана беспокоило, что до сих пор не пришло решение о новом начальнике гарнизона. С одной стороны, он не мог не думать о том, что всё наладившееся новый начальник может разрушить за один день, но с другой… Кан надеялся на то, что никто не приедет. Повышение, полученное за Канрё, в его возрасте было уже победой, но чем он был хуже Цзыданя? Разве он не выполнял работу, полагающуюся лицу званием выше, чем Кан имел сейчас? Разве каждый рапорт не подтверждал, что под его управлением форт перестал приходить в упадок?
Но Лоян молчал.
Весной Кану выпал случай окончательно наладить отношения с цы-ши, отправив солдат помогать справляться с весенним разливом реки. Летом вспыхнул лес, превратив их медвежий угол в кошмар. Осенью он понял, что диких северных волков стало слишком много — и вот снова приближалось Ночное шествие. За год им так и не увеличили поставки продовольствия. Кан уже давно откладывал сушёные лакомства Сюин, но не прокормит же он сотню ртов гекконами…
Когда Кан уже задумывался о том, чтобы написать отцу письмо с повинной и попросить о настоящей помощи, в форт, наконец, пришёл долгожданный ответ из Лояна. На желтоватой бумаге из рисовой соломы строгим почерком сообщалось: «Изучив направленные Вами рапорты, уведомляем, что запрос на увеличение продовольствия остаётся на рассмотрении до заключения инспектора по продовольственному обеспечению воинских гарнизонов».
Кан выругался. Значит, навсегда. Он ненавидел этот чиновничий слог.
«Вместе с этим сообщаем, что результаты за прошедший год оцениваются нами как положительные. В связи с этим решение о направлении нового начальника гарнизона в форт Илао отложено. В настоящий момент рассматривается вопрос о Вашем повышении до звания начальника гарнизона, либо об оставлении Вас в прежнем звании, с предоставлением полномочий начальника гарнизона до выбора иной кандидатуры.
С учётом длительности Вашего нахождения на службе, Вам разрешается отбыть в столицу на месяц. Временной период, необходимый на дорогу, считаем разумным не учитывать».
Кан свернул письмо. Потом снова развернул. Перечитал несколько раз, находясь в полном замешательстве. А затем расхохотался, бросив бумагу. Кто бы мог подумать! Нет, конечно, он знал, но… но…
— Вы всё-таки решили рехнуться, господин Цинь?
Сяо, кажется, уже пожалел, что зашёл к так не вовремя. Ни он, ни Кан уже не помнили, когда тот перестал ждать разрешения у двери и просто проходил в кабинет.
— Ха-ха, да нет, Лян. Пришло письмо из канцелярии Лояна.
— Нас расформировывают?
— Нет. Но в ближайшее время не пришлют никого нового. А мне необходимо на месяц вернуться в столицу.
— Перед Ночным шествием? — Лян нахмурился. — А я надеялся на ещё один спокойный год, господин.
— Бездна… — Кан нахмурился, снова взяв в руки письмо. — Вряд ли они об этом подумали.
— Я уверен, что это... как любят говорить чиновники?
— Не входит в зону ответственности... Но это единственный шанс получить аудиенцию у инспектора по продовольствию. А без его веского мнения нам скоро придется питаться мхом. — Кан постучал ногтем по столешнице. — Вы помните, как я развешивал печати в прошлом году, Лян?
— Пальцем не прикоснусь к ним, господин Цинь, хоть прямо здесь развоплотите.
— Лян…
— Даже не думайте. И никто не прикоснётся. Вы у нас, конечно, шэнми с добрым сердцем, но бумажки ваши проклятые Лину подарите.
— А это…это, Лян, отличная мысль.
Сяо тяжело вздохнул. Он уже уяснил: когда Кан начинал говорить загадками, переспрашивать было бессмысленно. И ничего привычного их точно не ждало.
А Кан уже достал дощечку, чтобы отправить сокола к Лину — они как раз на днях должны были встретиться.
***
Лин устало рассматривал непривычно улыбающегося Кана.
— Мне даже немного страшно спрашивать, что за просьба, Кан.
— Я должен уехать в ближайшие дни. По крайней мере пока ещё холода не подступили. Если всё получится, то вернусь после шествия с продовольствием.
— Это поэтому у тебя лицо, как у волчонка, поймавшего первую добычу?
— Нет, но… Может быть, вернусь ещё с новым званием.
— А, — хмыкнул Лин. — Важный статус.
— Не важный, а справедливый. — Кан отмахнулся. — Я и так начальник гарнизона. Думаю, я смогу убедить канцелярию о повышении — они как раз рассматривают этот вопрос. Месяцами молчали и наконец-то соизволили ответить.
— Я рад за тебя, Цинь, но при чём здесь я?
— Помогите мне, Лин. В прошлом году я принял вашего разведчика в форте.
— Пленника?
— Лин!
— Я заплатил за него требуемый выкуп. — Лин выглядел совершенно серьёзным, но едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Кан всё-таки был забавным.
