Они жили в небольшом городе, с населением в пять тысяч человек. Не нищенствовали, но и не считались зажиточными. Отец Рифальда умер, когда мальчику едва исполнился год. Мать неплохо зарабатывала на фабрике, денег хватало на еду и одежду. К тому же Гортензия умудрялась откладывать немного денег на «черный» день. Но то будущее, которое она пророчила сыну, вызывало у Рифальда отвращение: Гортензия Боррок мечтала, что он станет врачом.
В одиннадцать лет она отдала его на обучение к известному в те времена профессору медицины, господину Йову, упитанному коротышке лет пятидесяти. О том, как ей удалось этого добиться, Рифальд мог только догадываться. Не жалея накопленных денег, Гортензия выкладывала за обучение приличную сумму. Господину Йову нравился смышленый и целеустремленный ученик, да и сам Рифальд в первые годы с интересом занимался медициной. Но со временем его пыл к лекарскому делу угас. Чем глубже он погружался в познания анатомии, специфику человеческих болезней и тонкости приготовления лекарств, тем сильнее росло в нем отвращение к будущей профессии. Единственное, что интересовало Рифальда — яды, их разновидности, воздействие на человека и противоядия.
В девятнадцать лет он окончательно охладел к медицине и заявил матери, что не намерен дальше продолжать обучение. Гортензия, которая спала и видела сына в образе уважаемого всеми доктора, категорично отказалась принимать его решение. Но и Рифальд не собирался ей уступать. Потекли нудные месяцы нравоучений и скандалов. Уважение к матери, заложенное в нем с детства, не позволяло Рифальду хамить или грубить в ответ. Он терпеливо сносил все ее истерики и уныло плелся обратно на занятия к господину Йову. Гортензия знала, что сын не посмеет ослушаться и проявить неуважение, потому и пользовалась этим всякий раз, как только юноша пытался заговорить о своем будущем. Она не видела смысла в подобных разговорах — Рифальд станет врачом и точка.
В душе у юноши боролись два чувства: любовь к матери и совершенно новое, только-только зарождающееся — ненависть. Ненависть к приказам и глупым истерикам, к тому, что распоряжаются его жизнью и не дают возможности поступать по своему усмотрению. За месяц до дня рождения Рифальд принял нелегкое для него решение. Юноша понимал, что мать не откажется от мечты сделать из него врача, а он сам не смирится с этим. К тому же Рифальд боялся, что окончательно возненавидит ее.
Сколько бы десятилетий не прошло, время все равно не в состоянии полностью стереть из памяти магистра события того дня. На протяжении всей жизни он старательно блокировал болезненные воспоминания, но разговор с силой Мертвых сбил защиту.
В тот день, день своего двадцатилетия, Рифальд не пошел на занятия. Он ждал возвращения матери с рынка. Каждое утро она ходила туда за парным молоком и свежими булочками к завтраку, после чего отправлялась на работу. В душе у юноши теплилась надежда, что хотя бы сегодня, в такой день, при разговоре с матерью удастся избежать скандала. Зайдя в квартиру и увидев, что сын дома, Гортензия придала лицу удивленное выражение.
— Разве ты не должен быть на занятиях у господина Йова? — вместо поздравления сказала она.
— У меня сегодня день рождения, если ты помнишь.
Рифальд подошел к матери и взял у нее из рук сумки.
— Это не повод для прогула, — женщина сняла туфли и прошла следом за сыном на кухню.
Выкладывая из сумок продукты на стол, Рифальд молчаливо выслушивал тираду матери о том, как ей сложно растить его одной, что она желает ему только счастья и благополучия. Гортензия говорила долго, высказав сыну много претензий, но ни разу не обмолвилась о его дне рождения.
— Ты сейчас же возьмешь учебники и пойдешь на занятия. Извинишься перед господином Йове и согласишься на любое наказание за прогул, — закончила Гортензия, поставив точку в своей долгой речи.
— Когда ты поймешь, что я не хочу быть врачом? — вздохнул Рифальд. — Мне неинтересны проблемы и болячки других. Я не хочу лечить поносы и насморки, а мысль о том, что придется ковыряться во внутренностях пациентов, вызывает у меня рвотный рефлекс. Мам, прошу тебя, позволь мне самому решать, что хорошо для меня, а что нет.
Не удостоив сына ответом, Гортензия резко повернулась и вышла из кухни, громко хлопнув дверью. Хлопок отозвался в душе Рифальда звонкой пощечиной. Идти на компромисс мать не собиралась. Юноша понял — еще года два или три, и он не сможет контролировать свои эмоции. А поднять руку на единственного родного человека, тем более на мать, для него было последним делом. Тогда он и принял решение сбежать из дому куда глаза глядят. Стукнула входная дверь — Гортензия ушла на работу.
Весь день он потратил на сборы. Сбегал в лавку старьевщика и продал ему ненужные вещи, выручив за это небольшую сумму денег. Заскочил к друзьям, поболтал с ними, но говорить о том, что уходит из города, не стал. Дома сложил в рюкзак самое необходимое. Вечером, вернувшись с работы, Гортензия продолжала молчать, демонстрируя, что она обижена. Это и стало последней, но весомой каплей в решении Рифальда. Заговори она тогда, и жизнь юноши сложилась бы иначе. Ведь он ждал ее, ждал, когда она вернется с работы и изменит свое отношение, поздравит с днем рождения и скажет, что он может поступать так, как считает нужным. Но этого не произошло.
Ночью он ушел. Дождавшись, когда мать уснет, юноша взял приготовленный рюкзак и, оставив на столе ключи от квартиры, вышел на улицу. В глазах стояли слезы, в душе щемило от тоски, но менять решение Рифальд не собирался. С тех пор он больше мать не видел.
Холодный ветер оторвал магистра от воспоминаний. Кутаясь в кафтан, он сконцентрировался на своей силе и с удивлением обнаружил, что восстановился полностью.
«Не иначе как незваная гостья поспособствовала», — решил старый маг.
Перемещаться куда-либо с Квертонайской гряды магистру не хотелось. Ему необходимо было время, чтобы подумать и определиться с тем, как поступать дальше. Ветер вновь напомнил о себе. Рифальд огляделся — неподалеку возвышалась скала с большим просторным гротом, в котором как нельзя лучше разместился бы домик. Грот укроет жилище магистра от дождей и ветра, и от вторжения непрошеных гостей, если таковые появятся. Не заставляя себя долго ждать, маг сотворил дом. Скромный, всего одна комната, но ему и этого хватит за глаза. Одинокому старику большего и не надо. Обстановка внутри соответствовала душевному состоянию Рифальда — скромно, просто, без излишеств: камин, дубовый стол, кресло возле камина и кровать.
В камине заплясал огонь, даря тепло продрогшему магу. Неожиданно магистр почувствовал сильный голод, он и забыл, когда ел в последний раз. На столе появилась тарелка с дымящимися ломтиками картошки и куском мяса, приборы. В бокале заискрилось красное вино. Первый глоток согрел Рифальда, второй погрузил в воспоминания.
