Глеб вздохнул.
– Ясно. Значит, теперь ты хочешь отомстить за него?
Девушка сжала худые кулаки.
– Я должна отомстить за пролитую кровь, за кровь моего рода, – яростно проговорила она. – Сам знаешь: если кровные обиды остаются неотомщенными, душа рода начинает хворать и чахнуть, а вскоре погибает. Нет ничего страшнее, чем гибель рода. Лучше погибнуть самому.
Глеб выслушал ее спокойно, а потом спросил:
– Как тебя зовут?
– Бровка!
Лицо девушки все еще было в синяках и ссадинах, но даже это не могло скрыть ее миловидности. И потом пальцы – слишком тонкие, красивые и изящные для мужчины. «И как я раньше не разглядел?» – подумал Глеб. Он скользнул взглядом по груди самозванки.
– Я стянула их лентой, – спокойно пояснила Бровка, перехватив его взгляд.
Глеб отвел взгляд от груди девушки и спросил:
– А где ты научилась махать мечом?
– Я росла со старшими братьями и играла в их игры. Даже ходила с ними стенка на стенку. – Бровка подняла руку к лицу, отвела пальцами нижнюю губу и показала Глебу выемку. – Вот, видишь? Это мне выбили во время драки с Оловщянскими. Мне тогда было всего пятнадцать.
– А сколько тебе сейчас?
– Двадцать два.
Глеб задумчиво потер пальцами щеку.
– Зачем ты полезла в драку – там, у «Трех бурундуков»? Ведь ты была одна, а мужиков не меньше дюжины.
– Я думала, они разбегутся. Они же смерды, а я…
– А ты – отважный ратник с мечом в руке. Так?
Бровка кивнула:
– Так.
Глеб снова поскреб пальцами щеку и хмуро подумал: «Везет же мне на сумасбродных девиц».
– Где сейчас твои браться?
– Погибли. На войне с Голядью. Все трое. Мать, как об этом узнала, так сразу слегла. И с тех пор не поднимается.
– А ты никогда не думала, что если тебя убьют, твоя мать не переживет этого?
– Думала. Но если я буду сидеть сложа руки, она тоже умрет. А так… есть хотя бы надежда.
Внезапно Бровка всхлипнула, прижала руки к груди и, глянув на Глеба полными горя глазами, умоляюще проговорила:
– Не прогоняй меня, Первоход! Прошу! Возьми с собой в Гиблую чащобу!
– Ты не понимаешь, о чем просишь, Бровка. Гиблое место – самое жуткое место на земле. А Пастырь сделает все, чтобы еще больше осложнить нам путь. Он наверняка уже знает о нашем походе.
– Я все равно пойду! Я не найду покоя, пока не прикончу Пастыря!
Некоторое время Глеб стоял молча, потирая пальцами щеку и исподволь поглядывая на раскрасневшееся от волнения лицо девушки. Потом вздохнул и сказал:
– Ладно. Идем к телеге.
– Ты берешь меня с собой?
– Только если ты перестанешь притворяться мужиком. Терпеть не могу трансвеститов.
Глеб повернулся и зашагал к телеге. Бровка быстро нагнала его и схватила за плечо.
– Подожди, Первоход! Я не могу открыться перед Хлопушей и Рамоном. Если они узнают, что я баба, они прогонят меня. Никто не ходит в Гиблое место с бабой. Это дурная примета.
– Верно, – вынужден был признать Глеб. – Что ж, тогда нам придется сохранить твою тайну, ловчий Бровик. Но не делай больше ничего, не посоветовавшись со мной, хорошо?
Бровка улыбнулась и кивнула.
– Обещаю.
– И не будь такой задиристой и вспыльчивой. Сговорчивая и умная девушка нравится мне больше вспыльчивого мальчишки.
– Я думала, что если стану задирать всех подряд, буду больше похожа на парня, – смущенно пояснила девушка.
Глеб насмешливо прищурился.
– И ты была права. Но хватит больше драк. Идем к телеге, задира. Хлопуша и Рамон уже заждались.
Первоход повернулся и двинулся к поляне. И в это мгновение за спиной у него раздался шорох. Погруженный в свои мысли Глеб поздно почувствовал опасность.
Бровка тихо вскрикнула, Глеб быстро обернулся и молниеносно выхватил из ножен меч. Но было уже поздно.
Грязный рыжебородый бродяга сжимал Бровку в лапах, сдавив ей предплечьем горло и приставив к лицу нож. Рядом стоял еще один бродяга – не такой здоровый, как первый, но жилистый и мускулистый. В руке он держал длинный кинжал-скрамасакс.
– Дернешься, и я отрежу твоей девке башку, – прорычал рыжебородый.
– Кто вы и какого черта вам от нас нужно? – сухо спросил Глеб.
Рыжебородый усмехнулся, обнажив окровавленные, беззубые десны.
– Отдай моему другу свое оружие, – приказал он.
Глеб не двинулся.
– Ну! – рявкнул рыжебородый и слегка ковырнул ножом шею Бровки. Из взрезанной кожи на ворот рубахи вытекла струйка крови.
Глеб снял пояс с ножнами и протянул его жилистому. Тот взял пояс и надел его на себя. Затем достал из ножен меч и осмотрел его.
– Гляди-ка, Пок, а меч у него совсем простецкий, – сипло проговорил он. – За такой много не выручишь.
Глеб тихо шагнул вперед, но рыжебородый снова ткнул лезвие ножа Бровке в горло и свирепо рыкнул:
– Охолони, сказал!
Глеб замер.
– Дай ту штуку, что у тебя за спиной! Только медленно.
Глеб вынул из кобуры скорострел и протянул жилистому. Тот взял оружие и осмотрел его недоуменным взглядом:
– Это чего?
– Скорострел, – ответил Глеб.
– Никогда такого не видал. Дорого стоит?
– Для кого как, – мрачно ответил Глеб. – Тебе он может стоить жизни.
Жилистый усмехнулся.
– А ты шутник. Слышь, Пок, а этот парень шутник!
– Угу. Нынче их много развелось, шутников-то. Ну а теперь я тоже пошучу. С девкой. Я страсть как люблю шутить с девками. Идем со мной, милая!
Разбойник, не выпуская Глеба из вида, поволок Бровку к кустам вереса.
– Куда ты ее ведешь? – спросил Глеб.
– Недалеко. Видишь вон тот вересовый куст? Под ними мы с ней и пошутим. Да, милая?
Глеб сжал кулаки и шагнул к рыжебородому.
– А ну – стой! – прикрикнул на него жилистый. Он направил на Глеба скорострел и положил палец на спусковую скобу. – Я знаю, как обращаться с арбалетом, парень.
Глеб взглянул на него удивленно. Затем прищурился.
– Так вы те самые ратники, о которых говорят в городе? Это вы ограбили полковую казну и сбежали в лес?
– Это мы раньше были ратниками, – недовольно проворчал рыжебородый. – А теперь мы – вольные птицы.
– Вы просто никчемные, перепуганные до смерти бродяги, – отчеканил Глеб. – Отпусти девку, тварь.
Он шагнул к рыжебородому, но тут дуло скорострела ткнулось в его в затылок.
– Стой на месте! – рявкнул жилистый.
Глеб на мгновение остановился, но затем сжал кулаки и, скрипнув зубами, снова шагнул к жилистому.
– Нет, Первоход! – сдавленно вскрикнула Бровка. – Не делай этого!
– Послушайся ее, парень, – прорычал рыжебородый, теснее прижимая к ее горлу лезвие ножа. – Ты ведь не хочешь, чтобы я пустил ей кровь?
Глеб остановился. Лицо его было неподвижно, но в глазах полыхала такая злоба, что рыжебородому стало не по себе.
