– Конечно. Как он себя чувствует?
Никлас снял импровизированную повязку, наложенную Виллему.
– Выглядит плохо, но попытаюсь сделать все возможное.
Вокруг него так тесно сгрудились любопытные, что он вынужден был попросить их отойти, чтобы не загораживали света. Доминик сел рядом с Виллему.
– Ты можешь меня простить? – тихо спросил он. Голос ее звучал слабо:
– За что?
– За все мои поддразнивания. Это я делал не со зла.
– Ах, это, – вяло прошептала она. – Это ничего не значит.
Ее ответ в какой-то степени ранил его.
– Он ушел, – продолжала Виллему. – И это наша ошибка.
– Кого ты имеешься в виду, говоря «наша»?
– Всех нас. Мы, в ком течет датская или шведская кровь, мы, разоряющие и разрушающие Норвегию. Я не хочу быть больше датчанкой, стыжусь этого.
– Постой, послушай меня, Виллему, – сказал Доминик. – Тебя эти подлецы систематически обрабатывали.
– Пусти меня, – разрыдалась она и освободилась от его дружеской руки. – Я не хочу иметь с вами никаких дел!
Лицо Доминика вытянулось:
– Мы все хотим, чтобы Норвегия стала свободной, Виллему, даже и те родственники, в ком течет иностранная кровь. Даже твой дедушку Александр хотел этого. Но освобождение страны не должно порождать ненависть и пролитие невинной крови. Время Норвегии придет.
Она вернулась к сегодняшним проблемам.
– Он ушел.
– Это к лучшему. А сейчас поедем с нами домой. Знай, тебе ничто не угрожает. Тебя признали невиновной в убийстве.
Наконец в ее глазах блеснул огонек.
– А Эльдар тоже?
– И он. Вы действовали в целях самозащиты. Такое решение вынес помощник судьи.
Она вскочила, снова полная сил, готовая действовать.
– Я должна пойти к нему!
– К Эльдару? Ты с ума сошла?
– Он должен знать, что мы можем вернуться домой. Что мы можем обручиться.
– Виллему, об этом не может быть и речи.
– Но я люблю его, понимаете это? А я однолюбка. Если кого полюблю, так на всю жизнь!
Никлас посмотрел на нее.
– Ты уверена, что это любовь? А может… строптивость?
– Ты глуп, – заявила она по-детски. – Мне самой лучше знать!
Они сильно усомнились в этом, но промолчали, и снова усадили ее на скамью. Затем общими силами стали обрабатывать раны.
Только спустя полчаса тяжелой борьбы за жизнь одного из раненых они обнаружили, что Виллему на скамье нет. Доминик вскочил и обыскал всю избу. Затем выбежал на улицу. Конечно, она неоднократно совершала небольшие прогулки, но…
Он с трудом разглядел ее следы на тонком слое снега, который сгонялся ветром в сугробы. Она явно пошла на север.
Но скоро следы исчезли.
Два троюродных брата быстро закончили лечение последних ран. Доминик выехал на лошади, а Никлас остался наблюдать за людьми в избе.
Молодой Никлас завоевал любовь многих. Беспомощным он нравился из-за теплых рук, которые он по очереди возлагал на них, облегчая их страдания. Мужчина, раненый в руку, был глубоко восхищен старательностью молодого человека. А потерявший сознание… Никлас не мог его оставить без присмотра. Ибо он находился между жизнью и смертью. Руки Никласа спокойно лежали на грудной клетке больного, некоторые женщины стали показывать свои израненные руки, с просьбами полечить и их. Кристину Тубренн спустили вниз, как следует накормили и напоили. Ей тоже оказали помощь – впервые после нескольких лет лежания привязанной к кровати без всякого ухода.
Но все мысли Никласа были о Виллему, об этой невозможной девчонке, принесшей столько горя и мучений.
Виллему нашла его.
Со своими вилами он ничего не смог сделать.
Четыре пули пронзили его. Он одиноко лежал на горном пастбище и хватал воздух ртом, когда пришла Виллему.
Трясущимися руками она попыталась перевязать его раны, но у нее не было ничего, чем она могла бы остановить кровотечение.
– Виллему, – прошептал он задыхаясь. – В твоих словах была истинная правда. Существует иная любовь.
– Конечно, – подтвердила она глухим голосом. – И Эльдар, мы свободны, нас не обвиняют в убийстве Монса Воллера.
Он вопросительно посмотрел на нее.
– Приехали мои кузены, – сказала она. – Не кузены, а родственники. Они отвезут нас домой в уезд Гростенсхольм. И все будет хорошо.
Он тупо посмотрел на нее.
– Я люблю тебя по-настоящему, Виллему. И это правда. Никогда в жизни я не был столь серьезен.
– Я знаю, друг мой.
– Ты, родственники твои… Это не тот швед, что приехал сейчас?
– Доминик? Да. И Никлас.
Обессиленная рука сжала ее запястье.
– Ты моя, Виллему. Я не хочу, чтобы… – Он закашлялся и не смог продолжать, понимая, насколько серьезно он ранен. – Виллему… Может быть, я…
– Нет, Эльдар, ты не умрешь. Я знаю. Я тебе не позволю!
Он не слышал ее:
– Я не хочу оставлять тебя. Будь всегда со мной, Виллему! Никто не должен обладать тобой, ты моя! Следуй за мной!
– О, Эльдар, ты знаешь, что, если умрешь, я не смогу жить.
– Иди за мной!
– Да, я…
Она задержала дыхание.
Ледяная прозрачная убежденность пронзила ее.
– Нет, я не могу последовать за тобой, Эльдар. Я сначала должна исполнить свое призвание.
– Что ты имеешь в виду?
Она взглянула вверх в небо.
– Я… полна предчувствий. Впервые в жизни я чувствую, что принадлежу к роду Людей Льда, что я отношусь к избранным.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь?
Она снова взглянула на него.
– Мои глаза. Все всегда удивлялись, почему у меня, у Никласа и Доминика желтые глаза. Сейчас я осознала, почему. Больше я не могу. Ибо мы избраны для каких-то больших дел, для чего-то ужасного. И это неизбежно.
Эльдар недоверчиво смотрел на нее, ничего не понимая.
Виллему обуял смех, жуткий, нервозный.
– Я чувствую, что все это тем или иным образом связано с тобой. Какие будут последствия, я не знаю, – сказала она.
– Может быть, я буду вместе с тобой?
Она отнеслась к этому с недоверием.
– Может быть.
Его глаза помутились.
– Эльдар? – прошептала она. – Эльдар, ты меня слышишь?
– Да, – шепотом ответил он.
– Ты не должен покидать меня, Эльдар. Ты должен последовать за мной, а не я за тобой. Ты должен жить, должен!
– Да, Виллему, я люблю тебя.
Доминик искал долго. Следы ее исчезли, стертые ветром. Он не знал больше, где ее искать.
«Она больна, и холод проникает через любую одежду, – думал он. – Я должен найти ее как можно скорее. Иначе будет поздно».
И вот он ее увидел.
Маленькое существо, бредущее, качаясь, вниз с самой высокой вершины, окруженной снежными сугробами.
Он пришпорил коня и помчался навстречу.
С ужасом смотрел он на ее руки.
– Виллему! Что ты делала?
