— Мы всё съели, прости, — Всемил на ходу застёгивал ремень. — Очень уж есть хотелось, и пока ждали мяса, всё смели. Не сердись, — Всемил чмокнул Ладу в щёку. — Я так наелся что до завтрашнего вечера могу не есть.
— Беги уже, — вздохнула девушка.
— Нам тоже пора, — Добр, Ставр и Егор толкались у калитки. — Спасибо за всё, Лада, и прости, если что не так.
— Лада, может, тебе помочь что? — спросил Ратибор.
— Помоги, — кивнула Лада. — Рыбу сможешь почистить? Я рыбки пожарю и если от ужина останется, Всемилу отнесу, это он похваляться горазд, что сутки без еды сможет. Любит он покушать.
— Ох, Лада, — Ратибор улыбнулся. — Давай сюда рыбу, почищу.
Утром, когда воевода вошёл во двор дружинной избы, там было шумно.
— Представляете, — восторженно рассказывал Добр. — Она ему поесть принесла. Вечером поздно. Мы ночью с объезда вернулись, а у него ужин тёплый ещё.
— Это что, плохо? — спросил кто‑то.
— Нет, но сам факт. Вот тебе, ежели ты с друзьями всё в доме сожрёшь, да ещё и двор разгромишь, жена поесть ночью принесёт? А Всемилу принесла.
— У Всемила жена есть? — удивлённо спросил воевода, протиснувшись поближе.
— Да нет, не жена, Лада. Зато как она ругалась, о, — Добр уважительно закивал, вспоминая. — Нас шесть лбов там было, включая двух кентавров, которых Лада вроде как боится, а по струночке забегали. Надо Ладу к нам сотником, она справится.
— Прямо таки бегали? — не поверил кто‑то. — Повра‑то не особо постоишь.
— Да что там Повр. Ратибор с Егором, они вообще позже подошли и ничего плохого не делали, а убирали вместе со всеми, причём Ратибор ещё и просил не возмущаться. Кто‑нибудь видел чтобы Ратибор Перелесок кого боялся?
— Может, он с сестрой отношения портить не хотел? — предположил воевода. — А что вы там натворили такого?
— Ой, не спрашивай, заигрались мы малость, — отмахнулся Добр. — Но сам факт, после всего она Всемилу ужин приносит.
— Это плохо?
— Нет, ну почём меня никто так не кормит? — воскликнул Добр и замер. — А Лада ведь ни с кем вроде не встречается, так?
— По ней Ставр сохнет, — напомнил кто‑то. — Это заразно, видимо, как только Лада кого обругает или коромыслом пригреет, в неё тут же влюбляются.
Дружина засмеялась.
— Ставру ничего не светит, — заявил Добр. — Лада кентавров боится. А вот я не кентавр, — он поправил рубаху. Надо будет сходить извиниться за вчерашнее.
— Так, посмеялись и будет, — заявил воевода. — И пока я вам девицу сотником не взял, марш на пробежку, а то скоро сами как девицы у меня станете.
— О, а вот и Всемил, — увидел кто‑то. — Всемил, говорят тебя сегодня кормили?
— Да меня как‑то каждый день кормят, — парень подозрительно посмотрел на товарищей. — А чего случилось‑то?
— Да вот Добр впечатлился твоей сестрёнкой, говорит и ругается она знатно и кормит тебя хорошо. Он тоже хочет.
— А, это, — Всемил улыбнулся. — Это да, Лада у нас золото просто.
— Всемил, я только одного не пойму, почему ты на ней не женился до сих пор? — спросил воевода. — Ждёшь пока кто‑нибудь вроде Добра её уведёт? Девушки, они долго ждать не любят, смотри, проворонишь подружку.
— Она мне не подружка, а сестра, — перестав улыбаться, сказал Всемил. — А на сёстрах не женятся. А что до Добра, пусть попытает счастья, я же не против. Только вот я голову сверну любому, кто её обидит.
Всемил ушёл домой отсыпаться после ночи дежурства, дружина ещё немного пообсуждала Ладу и отношения к ней Всемила, а потом отправилась на тренировку.
Лада тихонько прикрыла дверь их домика, чтобы не разбудить Всемила, и пошла в лес. Там, в стороне от города, был храм богов. Храм был старый, малопосещаемый и потому девушкой особо любимый. Она часто приходила сюда, молилась или плакала. Только тут она могла поплакать. Дома почему‑то слёзы не шли, а тут было легче. Именно в этом храме девушка оплакивала мать, сестёр и свою былую жизнь. А ещё только тут и только богам она могла открыть своё сердце и рассказать то, что она сама поняла совсем недавно. То, что Любомира она никогда не любила.
— Ладушка, ты что? Ты плачешь? — в огороженный каменным заборчиком пятачок вошёл Никита. — Тебя кто‑то обидел? Что‑то случилось?
— Папа, — Лада вытерла слёзы. — А ты что тут делаешь?
— Да какой‑то шутник меточки с деревьев удалил, мы не знаем что рубить, поэтому до тех пор пока колдуны не укажут нужные деревья, нас отпустили. А ты почему плачешь, девочка моя?
— Папа, я ужасный человек, — Лада уткнулась отцу в плечо. — Я заслужила… Я так виновата… Вот боги меня и наказывают…
— Что ты, что ты, Ладушка? Да что же ты такого сделать могла, что тебя наказывать надо? И гневи богов, ты живая, здоровая, красивая. А что до того что живём мы не так хорошо, как раньше, то…
— Нет, что ты, не из‑за дома и денег я, — девушка подняла на отца заплаканные глаза.
— Тогда из‑за чего?
Лада покачала головой и снова прижалась к Никите.
— Девочка моя, ты расскажи, облегчи душу. Я понять постараюсь, может быть помочь тебе смогу.
— Я поняла, что Любомира я не любила, — прошептала Лада. — И только я виновата в том, что умер он. И дядька Слав из‑за меня умер.
— Детка, да что же ты такое говоришь? — удивился Никита. — Любомир погиб, девушку ту защищая, а у Слава сердце не выдержало.
— Если бы я сразу поняла, что не люблю его, — всхлипнула Лада. — Он бы… он бы…
— Он бы страдал, но вряд ли бы из города уехал, — мужчина погладил дочь по голове. — Нет твоей вины в его смерти.
— Но тогда дядька Слав и братья от него не отворачивались бы, а из‑за меня они от него отреклись. А я не любила, — Лада снова горько заплакала. Только думала что любила. Он хороший был, а я…
— Донюшка ты моя, — Никита покачал головой. — Не мучай себя. Любомира уж не вернуть.
— А я всё думала любовь ли это? — продолжала девушка. — Мама говорила, что любовь разной бывает, и я думала, может я его просто не так сильно как Всемила люблю, а теперь вот поняла, что не любовь то была. Нравилось мне, что он меня сильно любит, хорошо с ним было. И я бы замуж за него пошла, коли б позвал, и так бы и жила. А то не любовь была.
— Да почто же ты так решила? — удивился Никита. — Если хорошо с ним было и нравился он тебе, так может…
— Нет, — перебила его Лада. — Я только сейчас поняла, что если это любовь, то сомнений не возникает. Даже если безответная, безнадёжная… Вот сейчас я понимаю что люблю, а тогда…
— Тише, тише, девочка моя, не плачь, — мужчина гладил дочь по волосам, тихонько покачивая, будто убаюкивая. — А в кого же ты безответно полюбила? Или то тайна?
— Егора Ладного, — тихо ответила Лада. — Да только у него невеста уже есть. Наверное это правильно, я заслужила. Любовью Любомира я воспользовалась, теперь вот сама должна понять каково это. Но я Егору слова не скажу, никогда он не узнает. Ты тоже никому не говори, ладно? Даже Всемилу с Ратибором не надо.
