Между тем надвигалась ядерная зима, от которой магия как-то не помогала. Шел загрязненный снег, земля страдала водянкой, близилась полночь года.
Да что там полночь, что там ночь без рассвета: это школьный выезд на природу по сравнению с мраком отчаяния, к которому двигалась Джулия. И вообще мрак — еще полбеды. В него можно укутаться, как в черный бархат, и спать, а отчаяние лишено цвета. Оно как разница между нулем и пустым множеством, не содержащим даже нуля. «То, что во мне, правдивей, чем игра, а это все — наряд и мишура».[41] «Они мертвы, и я их некролог».
Настал декабрь, дни шли на убыль. Снежные заносы застопорили движение на Труп-авеню… а на День святой Люси к ним, в лучших традициях вестерна, пришла незнакомка.
Вполне себе приятная незнакомка. На вид из Лиги Плюща, лет двадцати девяти, темный костюм, темные волосы скреплены перекрещенными палочками для еды. Круглолицая, пухленькая, в очочках, но при этом с характером: если ее и гнобили когда-то в школе, это время давно прошло. Согласно протоколу Труп-авеню, при входе на нее сразу наехал пахан, то есть Джулия.
Лига Плюща сняла куртку и закатала рукава. Обе руки до плеча у нее были в звездах. Раскинув их на манер Спасителя нашего, она предъявила цифры 100 на внутренней стороне запястий. В убежище стало тихо. Джулия показала Лиге Плюща свои звезды, и та потребовала подтвердить статус.
Такого с Джулией еще не случалось, но она послушно проделала все, чему научилась, и сдала повторно все тесты. Шаг за шагом, от первого до семьдесят седьмого уровня: монеты, гвозди, огни, магниты. Это заняло четыре часа; солнце село, дневные посетители разошлись по домам.
Джулия как-никак этой хренью жила. Она споткнулась всего пару раз, на пятидесяти с лишним, но исправилась, благо правила этому не препятствовали. Когда она, не утратив куража, добралась до конца, Лига кивнула холодно, опустила рукава, надела куртку и удалилась.
Джулии понадобилась вся ее гордость, чтобы не кинуться вдогонку с криком: «Возьми меня с собой, о таинственная незнакомка!» Та явно принадлежала к Другим, имеющим доступ к чистой магии, к истоку всех чар. Джулия давно догадывалась об их существовании: они пертурбировали вселенную подобно углеродной планете.[42] Теперь они открылись ей, подвергли ее испытанию — и, как в Брекбиллсе, признали негодной. В ней есть какой-то изъян, ей самой непонятный, но хорошо видный со стороны.
Только дома она обнаружила у себя в кармане карточку, будто бы чистую, но под действием сложных чар выдавшую одно-единственное старославянское слово: Сожги. Джулия положила записку в пепельницу и вместо простых воспламеняющих чар применила заклинание сорок третьего уровня. Оно оказывало практически то же действие, но на четырнадцатой позиции, и произносилось на церковно-славянском.
Лилово-оранжевый огонек, ритмически вспыхивая, передал ей азбукой Морзе координаты GPS, соответствующие Мюру, крохотной деревушке на юге Франции. Все очень по-беовульфовски.
От этого приглашения Джулия не собиралась отказываться. Пари, которое она заключила давным-давно, наконец-то подало надежду на выигрыш.
Как объяснить это родителям, махнувшим, как могло показаться, на все рукой? Позволят ли они двадцатидвухлетней дочери разбить их сердца еще раз? Но разговор, которого Джулия так боялась, прошел лучше, чем она ожидала. Она многое утаила, но затлевшую вновь искру надежды скрыть не смогла. Родители, не видевшие ее такой потенциально счастливой уже несколько лет, порадовались за нее и не стали удерживать.
Джулия, в свою очередь, решительно порвала отношения с лингвистом Джаредом в канотье. Позвони, как допишешь свою диссертацию.
В один прекрасный апрельский день она села на самолет и вылетела в Марсель, на Лазурный Берег, чувствуя такую свободу и легкость, что могла бы и без самолета лететь.
На месте она взяла напрокат «Пежо», возвращать который не собиралась, и около часа ехала на север, натыкаясь через каждые сотню метров на французские rond-point.[43] Свернула направо у Кавайона, долго плутала в окрестностях Горда, живописной village perche,[44] пришлепнутой на боку Люберонской долины, и достигла Мюра в самом сердце Прованса в три часа дня.
Маленькая жемчужина, почти не тронутая туристской чумой. Кучка старых домов, выстроенных из какого-то местного, будто излучающего свет, камня. Одна церковь, один замок, одна гостиница, узкие средневековые улочки. На площади памятник погибшим в Первую мировую, где у половины списка одна и та же фамилия.
Ее цель, согласно координатам, находилась в десяти минутах езды от деревни. Фермерский дом с небесно-голубыми ставнями словно парил среди травяных лугов и полей лаванды. Джулия припарковала поцарапанный на улицах Мюра «Пежо» на белой гравиевой аллее. Дверь открыл подтянутый молодой человек ненамного старше ее. Складки на его красивом лице создали у нее впечатление, что он не всегда был таким подтянутым и в какой-то момент своей жизни значительно сбросил вес.
— Привет, Цирцея, — сказал он, — я Цап-Царап. Вот ты и дома.
Два короля Филлори стояли на носу и плыли навстречу восходящему солнцу, не ведая, что уготовили им за горизонтом Бог, Судьба или Магия.
Когда Квентин, не без труда, заново поменял передачу, все пошло как по маслу. Утреннее солнце светило в лицо, «Мунтжак» вздымался и падал. Ему многого здесь не хватало, но это уже не казалось важным. Земля — это она была сном, а вовсе не Филлори — уходила в область мозга, выделенную именно для таких тревожных, чертовски подробных снов. Кажется, что они длятся годами, и бессмысленные повороты сюжета приводят тебя не к смерти даже, а к постоянным конфузам. Филлори приняло его как родного. Да здравствует поиск семи ключей, вперед к новым приключениям.
У Бингла на фордеке появился спарринг-партнер — Бенедикт, голый до пояса, поджарый и загорелый. Сначала он отступал, корча горестную гримасу, потом вдруг перешел в наступление и стал теснить Бингла. Свободную руку он выпендрюшно держал на бедре. Звон стоял такой, будто кто-то лязгал огромными ножницами.
Мечи переплелись — пат. Противники похлопали друг друга по плечам и со смехом — да-да! — обсудили технические детали. Квентин точно смотрел на параллельную версию себя самого, оставшегося в Филлори и научившегося удерживать меч в руке больше двух минут. Бенедикт, перехватив взгляд Квентина, отсалютовал ему с белозубой улыбкой, Квентин ответил тем же, и бойцы снова сошлись в поединке. Бингл нашел своего ученика.
