— Как обоз сводила? — меж тем спросил Нэд.
— До места доставила, все чин по чину, как положено. — Видно было, что Лесана не знает, как теперь обращаться к бывшему Главе.
— Почему приехала на три дня позже? — Клесх в упор глянул на обережницу. — До Ирени седмица ходу. Где тебя Встрешник носил?
Девушка вспыхнула:
— Ходящие, Глава, как взбесились. Думала, не дойдем. Приходилось засветло на стоянку обустраиваться.
— Так лютовали? — нахмурился Клесх.
— Туда шли — одна ночь только спокойной была; так, упырь выполз… А потом… — Лесана бездумно потерла правое плечо. Знающему это многое сказало… — На Петуховом броде в засидку чуть не попали. Я вперед поехала, гать проверить, гляжу, а там как-то чудно все. Тихо уж больно. Стала по кустам шарить — следы волколачьи нашла. Ну, я назад, пока солнце не зашло. Обоз остановила, кр
у
гом обнесла. Едва сумерки спустились — такая свистопляска началась… Я этакую Стаю давненько не видала. Ну, они побегали, повыли, а наутро, когда мы дальше тронулись, оказалось, они всю гать разнесли. Мужики было погутарили — новую проложить, но я воспротивилась. Что толку набрасывать? До ночи едва управишься, так они снова все разорят. Вот и тронулись в объезд. Я лишь тряпицами белыми деревья на пути к гати обвязала, чтоб остальные обозы знали — ходу там нет. Но, может, сволота эта волколачья посрывала их все.
Нэд, Клесх и Донатос переглянулись.
— Большая Стая была? — переспросил колдун.
— Большая. Да вдобавок с волколаками я троих рысей насчитала. Допрежь не видала, чтобы они вместе охотились.
— Посадник, было на твоем веку, чтоб волколаки засады устраивали? — Глава обратился к Нэду.
— Не случалось этакого, — медленно ответил тот.
— Как назад шла? — снова обернулся Клесх к своей выученице.
— Еще хуже. — Обережница нервно сжала кулаки. — Обоз вела через Буковищную падь. А там оборотни, видать, кровососов с Гнезд подняли. Одну ночь те мимо нас стороной прошли, не напав, а под утро — я по следам видела — оборотни за ними прошли.
— Девка… — зарычал посадник, — а не поблазнилось ли тебе со страху-то? Уж больно твой рассказ на бабий вымысел похож.
— Нэд, — негромко сказал Донатос, — один раз нам уже помстилось, будто кое-какой рассказ на вымысел похож. Что из того вышло, помнишь?
Бывший смотритель подавился воздухом и с размаху сел на лавку.
Тамир посмотрел на застывшую Лесану, на задумчивого Клесха, и с удивлением отметил, как эти двое меж собой похожи. Как две ложки. Неужто и они с наставником со стороны словно два сапога пара?
— Посадник, рассылай сор
о
к, предупреждай обережников о новой напасти. Вкруг каждого города надо лов объявлять. Уряди ратоборцев со старшими выучами на вылазку. И еще. С сороками надо разослать грамоты о новом укладе Цитадели и взимании десятин. Всем ратоборцам приезжим разъясняй, как отныне жизнь изменилась. Пусть до троек своих донесут. Чтоб поперед слухов успели. Не то смута начнется. Я тем временем по городам поеду, надо посадников уже шевелить. Вы же, голуби сизокрылые, — обратился Глава к Тамиру и Лесане, — завтра на заре поедете в сторону Фирюсихи. Во всякой веси старостам про десятину расскажете, а в Старые Починки, как сказал, грамоту посаднику передадите, и ратоборцу из тройки.
Лесана посмотрела вопросительно, на что наставник коротко пояснил:
— Позже зайдешь, объясню. Ступай пока.
Девушка кивнула и вышла.
— А ты чего расселся, как на сватинах? — пробурчал Донатос. — Иди давай.
Тамир замялся.
— Ну? — наставник пихнул его в бок.
— Мне бы с Главой… наедине… — сказал парень.
— Ишь ты… Ну, наедине так наедине, — и Донатос вышел.
Следом за ним, храня на лице задумчивое недовольство, оставил горницу и Нэд.
— Глава… сказать хочу. Только ты не подумай, будто я умом скорбен.
— Ну? — потерял терпение Клесх.
— Я навь вижу и говорить с ней могу, — как в омут кинулся Тамир.
— Ишь ты, — спокойно отозвался ратоборец. — И давно это с тобой?
— Года три уж.
— А молчал чего?
— Сначала думал — поблазнилось. Потом… побоялся. Слышал, как тебя Нэд выгнал, когда ты ему про Осененных рассказал. И про то, что наставник мой тебя высмеял тогда. А потом… не знаю, — признался колдун. — Наверное, привык в себе держать.
— "В себе держать…", — передразнил его собеседник. — Со всякой навью говорить можешь, или нет?
— Ежели не упокоенная — со всякой. Они сами являются, — сказал Тамир.
— А с Ходящими? Среди них навь есть?
Колдун захлопал глазами. Навь? Среди Ходящих? Эх, и быстрый ум у креффа!
— Не знаю… — и он запоздало вспомнил девочку с "собачкой" на руках.
— Ты молодец, что про дар свой впусте не трепался, — тем временем одобрил ратоборец.
Парень кивнул.
— Все рассказал-то или утаил чего? Я не Нэд и не Донатос. Что такое полоумным быть — на своей шкуре знаю. Все говори. — Взгляд серых глаз был пронзителен и остер.
Молодой наузник помялся, а потом нехотя признался:
— Когда навь рядом, у меня по жилам как серебро течет, через кожу мерцает, но видеть никто не видит.
— Это еще что за украшение? — удивился Глава.
— Да я это… Встрешника видел, — сипло ответил Тамир.
Обычно невозмутимый крефф ратников застыл.
— Чего-о-о? А с Хранителями ты брагу, парень, случаем не пил? — уточнил он.
— Вот и ты не веришь, — горько улыбнулся колдун. — А ведь умный мужик. И кто б мне поверил, сунься я это рассказать?
— Никто.
— Вот и я о том. Явился он мне ночью у Встрешниковых хлябей. Я думал — навь как навь, покою ищет, а он меня коснулся, и как ведро воды студеной в жилы налили. Все своими глазами видел.
Непривычный к долгим беседам, обережник едва не оборот рассказывал о том, что явилось ему в холодном весеннем лесу. Клесх слушал молча, глядя в одну точку. И видно было, что мыслей в голове смотрителя Цитадели проносится великое множество.
— Значит, бродит, стервец… — задумчиво проговорил крефф, едва парень смолк.
— Да, навь бесприютная, — сказал Тамир. — Я столько раз его найти пытался, а впусте. Не видал больше.
Клесх долго молчал, задумавшись. Колдуну уже показалось, будто собеседник и вовсе забыл о нем, как Глава очнулся и произнес:
— Всякую навь упокоить надо. А уж такую — особенно. Будем думать — как.
— То еще не все, — сказал обережник. — Позже я видел другое.
И он рассказал о девочке с "собачкой".
— У меня от твоих исповедей голова разболелась, — вздохнул ратоборец. — Все, иди. Обдумать надо это. И гляди, больше от меня не таись. Мира в пути.
